Август в Императориуме - [21]
Всего в сотне верст от начала болот проложена единственная в Омире железная дорога, построенная за столетие до описываемых событий. Это одноколейный путь, начинающийся в могучей орденской крепости Гипнодия, пересекающий отвоеванное когда-то у нечисти Метастазио, проходящий через шахтёрский Экс Ункве, затем бывший рыбацкий поселок, а ныне город-рембазу Фанг Фанг, вышеназванный Флетчер — и завершающийся, конечно, в Императориуме; мосты через Импрессу, Латону и Хуанцзы построены в наиболее узких местах с помощью техники Ордена; особое подразделение Ордена — Маркизат ЖД — осуществляет радиосвязь, диспетчерские функции и охрану; охрана асфальтовых трасс поручена страже городов, через которые она проходит, орденцы оставили себе лишь инспекцию.
Через сто семьдесят-двести верст, после того как за Виллалобосом Хуанцзы принимает в себя полноводную Латону, несущую прозрачные воды соединившихся Артемиса и Аполло, и могучим ленивым зеркалом катится к морю, Леса Солнечного Зайчика и Ирригамские болота переходят в Сельву: тёмно-зеленая блестящая пена листвы, заводи с медленными бревнами аллигаторов, путаница лиан, а в душной глубине — обезьяньи и птичьи концерты, ледяной взгляд удава, смертоносные маленькие отравленные стрелки бушмейстеров и, конечно, мангопард, легендарный ужас, выдумка, нет ли — кто знает? Здесь же от Хуанзцы ответвляется к востоку рукав Унотромбо; между ними и лежит большая и самая дикая, двухсотпятидесятиверстная, часть Сельвы; слева же, за узкой полоской прибрежных деревьев, местность полого поднимается на несколько сотен метров, и на этом плато начинаются ковыльные прерии, переходящие в полупустыни. Песчаная эфа или гремучка здесь надолго оседлывает выпотрошенный песком череп коровояка; на горизонте, как фиолетовые фантомы, в знойном мареве дрожат и перемежаются гигантские кактусы и редкие нефтяные вышки. Поднимись, как ястреб, на восходящем стеклянном столбе воздуха в лучезарную высь: что может быть неизменнее этого пейзажа и восхитительнее утра где-нибудь высоко-высоко, так чтобы ледяной ветерок слабо ерошил сонные перышки или ещё негреющий луч высвечивал в верхней бездне всё равно чей профиль — твой, скалы, птицы, позавчерашней луны, сегодняшнего ангела! А далеко внизу поднимал бы облачко пыли лошадиный табун или видавший виды почтовый автомобильчик; задорно посверкивала бы речка, звенели колокольцы коров, в заросшем травой дворике качалась бы девочка на поющих деревянных качелях, а в такт ей поодаль — нефтяная качалка; мальчишка у колодца прикладывал бы лист подорожника к подбитому глазу, а над ним куда-то всё тянул бы руку и беспокойно гудел и ездил ажурный строительный кран… Вот тихо въезжает в заляпанное окошко памяти незабвенная Heartbreake Station — и кажется, достаточно в единственный и неповторимый момент выскочить из обшарпанного нагретого вагона или, напротив, запрыгнуть на дребезжащую подножку и через миг махнуть рукой из окна — и заржавленные колеса судьбы волшебно провернутся на месте и повезут в утраченное. Быстрее, быстрее стучат колёса, искрят рельсы, трещит старая плёнка, сейчас мы встретимся глазами и всё сбудется — и тогда начинается Апокалипсис, девочка и мальчик становятся раскаленным ветром; срываясь, судорожно скребёт рукой землю строительный кран; лошадиные и коровьи черепа, как боязливые сокровища, прячутся навсегда. Так устроен мир: всё, что ты хочешь оставить, непременно исчезает по любой из возможных причин, ибо настоящее — бесконечное решето и Апокалипсис — просто соседняя ячейка рядом с испарившейся молодостью или растраченной любовью…
Но жизнь продолжается! Сколько ещё замечательного осталось! Поплыви ночью вниз по бескрайней Хуанцзы; распростершись на бальсовом плоту, на мерно шевелящихся брёвновых тушах, сосчитай звезды и заполни ошеломляющим с одного глотка звездным нектаром привязанные под плотом длинные бамбуковые сосуды с выдолбленными перемычками — их и днем неизменно омывает тёмная влага, и свежести запаса одной ночи хватит до устья. На вторую ночь закрой глаза и ввяжись в пульсирующий хоровод цикад — и не заметишь, как на третью тебя окружат пляшущие разноцветные огни и голоса неприкаянных скрипок, звякающих гитар, торопливо озабоченных саксофонов, крадущихся куда-то клавишных… Это Диззи и Виллидиксон, в них обитают джаблюзеры, готовые играть даже на собственных похоронах, и нередко речным и морским судам, швартующимся в их гаванях, приходится долго сигналить, вызывая не вылезающий из таверен и кабачков персонал[15].
Полети вверх — и попадёшь в волну соблазнительных запахов: это работают замечательные коптильни и винокурни Виллалобоса, раскинувшегося в месте слияния Латоны и Хуанцзы. А ведь есть ещё Арсирия[16] и Фанг Фанг, расположенные по краям Латонского моря — огромного природного водохранилища с сотнями камышистых островков, где глаз не успевает сосчитать уток, цапель и фламинго за мельтешащими и орущими чайками и застревает на предыдущем изображении и где круглый год обитают сотни рыбаков и охотников, зачарованных нескончаемым изобилием. Есть левобережные Эль-Койот и Чечако, где живы буйные традиции ковбоев, пьющих только виски (и умудряющихся где-то, рискуя жизнью, добывать ржавые револьверы), и гаучо, пьющих горячую овечью кровь из проткнутой жилы. Есть суровый шахтёрский Экс Ункве у отрогов Заоблачного хребта, поставляющий в Омир уголь, битум, горючие сланцы, а также медь, олово, слюду, нефрит, малахит, аметист и бог знает что ещё; мрамороломни Экс Ункве всегда завалены заказами. Есть соперничающие друг с другом богатые прибрежные города-порты между столицей и устьем Хуанцзы — Велизарида, Браганца, Кобальт!
