Август в Императориуме - [107]

— Давайте прервемся на чай-кофе, а потом, если я вас ещё не уморил (дружное отрицательное качание головами), прочту ещё… пару-тройку глав, — изрек несколько подуставший, но явно довольный аудиторией словомел-кропотливец. — Кстати. Совсем забыл представить вам эпиграф к роману. Он небольшой, но, по-моему, весьма существенный.

И произнес несколько назидательным тоном:

Когда отчаянье привычной станет речью,

Когда судьба накроет тьмою шерстяной –

Ты распусти себя, как пряжу, кратковечный…

Из тех же нитей, той же зги сердечной,

Жизнь или Смерть — но свяжут мир иной.

— Здорово! Всё, как у древних, даже эпиграф имеется! — заблестел очарованными глазами ещё находящийся под впечатлением Пончо.

— И жить торопится, и чувствовать спешит — это, брат, про тебя! — умело отвесил ему снисходительный щелбан гостинщик.

После чая-кофе они, теперь уже одним согласным взмахом искрящихся на солнце вёсел, поплыли дальше по безбрежной саге, и многое увидели и узнали: о том, как почти бескровно, благодаря неожиданной высадке, вернувший себе корону наследник вдруг оказывается, согласно закону, перед необходимостью массовой казни изменников и вражеской агентуры (соседнего, несравненно более мощного островного королевства, предательски, в нарушение союза, инспирировавшего тот роковой переворот) — и какой неожиданный выход, связанный с путешествием в себя, он находит; о том, как никто из соседей не принимает его всерьёз, но сразу несколько вынашивают планы увеличения своих империй за его счёт, — и как странно предопределена сама непредопределённость его действий загадочной Книгой Вещей, предлагающей наследнику различные варианты его собственного имени в зависимости от его выбора; о том, как повествователь покидает наследника в минуту выбора и отправляется смотреть, слушать и слышать бескрайние просторы Тысячи Островов, раззолоченные дворцы и скромные кельи, шумные мастерские и многоголосые верфи, пыльные площади и ароматные базары, полные страсти и интриг будуары красавиц и привольные разбойничьи лагеря… Силеус С — такое имя принимает островной король, аморфатик и мыслеверт, но что значит скромное имя этого провинциального царька рядом с блеском и тщеславным могуществом ревниво соперничающих друг с другом пяти держав Срединного Архипелага, и прежде всего Шривиджайи, Ослепительной Империи, которой по традиции правит (но не управляет), прекраснейшая из наследниц Розоокого Куста, мечтательный парус в чайковитой лазури!

— Замечательно! У них будет любовь! — не удержался пофигист.

— И это хорошо, — рассудительно подтвердил сдержанно-пылкий Шизаяц.

— Но их разделяют расстояния, неравенство, предрассудки, да и вообще с чего бы взбалмошной красавице, любящей остро заточенные заколки, бросками которых она пришпиливает к стенам беседок платья фрейлин и со смехом сбегает от них, — с чего бы ей царёк-маргинал? — ещё более рассудительно вопросил Лактанций.

— Вопрос был не в том, чтобы свести аморфатика Силеуса С и чайковитую Джайю, что и так напрашивается, — пожевав губами, прокомментировал словомел, — а в том, чтобы расколдовать полузастывшую этими медленными волнами историю, догадаться, почему это могло пройзойти и вероятилось всё неуклонней, поверх простых случайностей!

— И почему же? — не утерпел Пончо.

— Хм… Не так просто объяснить… — призадумался романист. — Но попробую!

— Уж будь любезен… — проворчал гостинщик.

— Буду, буду… С чего бы начать? Ага, вот. Между человеком и миром, Лактанций, всегда существует некая вненаходимая мера…

— Чего-чего? — не понял Пончо.

— Мимоходимая вера, — со знанием дела пояснил Шизаяц.

— Можно и так назвать, но лучше пусть будет по-моему. Понять её легко по аналогии от противного. Вот ты, Пончо, точно знаешь — или при желании можешь сосчитать — во сколько раз ты меньше в длину, чем Легисторий или улица Ковроткачей?

— Это смотря как меня положить, — ухмыльнулся пофигист, — но, в общем, да, могу сосчитать.

— И насколько ты быстрее меня или медленнее борзой? Видишь шрифт какой величины на каком расстоянии? Съедаешь сколько какого мяса-рыбы в сутки, и выпиваешь бира или вина? Как ловки твои пальцы или член, сколько часов конной поездки без седла выдержит твоя задница, каких девушек и почему тебе в инжировой роще или винограднике удастся просто ущипнуть, каких — поиметь, как будет воспринята очередная твоя история, что ты сам из неё запомнишь, а что забудешь и почему, что сумеешь воспроизвести через пару месяцев, споткнёшься ли сегодня о сучковатый порог…

— Стоп, хватит, хватит! Я столько не разберу!

— Конечно. По отдельности многое можно определить, но вместе…

Пончо аж присвистнул:

— Я понял! Наши связи с миром неисчислимы, но мы с ним примерно знаем, как друг к другу относимся!

Лактанций удивленно хмыкнул, Шизаяц и Алаверды закивали головами, Рамон же просто затаил дыхание.

— Вот именно! Мир — в том числе мы, твои друзья, твои коллеги и начальство, твои подружки и прочие — примерно знает, что от тебя ожидать, изучил тебя, дал тебе место; а ты, как человек опытный, изрядно повидавший жизнь, знаешь, несмотря на всю свою порывистость, примерные границы своей клоунады и если что нарушаешь, то по мелочам…