Август в Императориуме - [106]
— А… кем спрошено-то будет? — уточнил Пончо.
— Кем… В кого или во что веришь, тем и будет! Начни с бога, не ошибёшься.
— А ты сам-то разве веришь в каких-нибудь богов, учёнейший? — ухмыльнулся Лактанций. — Ну ладно я, мне, как белке в колесе, от родителей да родителей родителей положено крутиться каждодневно — иной раз и взвоешь, и бухнешься на колени, и взмолишься то одному небесному покровителю, то другому, всё легче станет! А для тебя, поди, бога — или богов — и вовсе не существует!
— Вот тут ты неправ, друг, — устало улыбнулся Квазид (и на миг показался Рамону тем самым мудрецом, о которых только что говорил). — Я могу верить или не верить, хотеть этого или не хотеть — но кто я такой, чтобы отрицать существование транс-цен-дентного моему разуму! Разве это в моей компетенции? «Не знаю», говорю я, «может быть» — и это честный ответ. Большего не дано, и надо ли умножать сущности — вопрос не общего, а исключительно личного порядка…
— Что же тогда правит жизнью… — с непривычной простотой задумчиво проговорил Шизаяц, а Алаверды нахмурился. Зато Пончо почувствовал возможность развернуться:
— Ха! Древние давали оч-чень любопытные ответы — заметьте, не ответ, а ответы! — на этот вопрос! Рамон, Лактанций, Квазид, цитирую как запомнил, ну, кто сообразит, навскидку? «Женщина — это природа. А природа — это царство сатаны…».
— Ну-у… — в один голос огорчились все вышеназванные, а Рамон добавил. — Пончо, мы же договорились не упоминать об этой гадости!
— Да, но как красиво снят их трах, и волшебство снегопадного окна, и голова дурацкого медвежонка, выглядывающая в окно, перед тем как туда улетит сам ребёнок! И вообще, мечехвост, уж тебе-то должен быть близок психоанализ!
— Мне? Как раз наоборот, дурачок ты любознательный! Вытаскивать из человека насилие, садомазохизм, уродливо сросшиеся ассоциации, заботливо это взращивать, а потом объявлять богом или сатаной… Ну, конечно, в нас всё это есть, но, как любой хаос, любая бездна, неважно в какую сторону, это начинается за границами собственно человеческого — так охраняй лучше границы, если тебе дорог сам человек! Можешь путешествовать в бездну за знаниями, но границы-то всё равно охраняй! Кто же спасет твоё личное государство, если не ты сам? Орден знает о безднах, Пончо — и поэтому я с отвращением смотрел, как героиня увечит героя и режет ножницами себе гениталии!
— Но ведь смотрел же? Заглянул туда?
— И больше не хочу! Противно! Я не согласен, что это ещё человек! Это уже не совсем человек!
— Успокойтесь, друзья. Есть ведь и другие ответы… Пончо, помнишь один из своих любимых прачеловских хитов? Ну тот, про кавалерийскую атаку на пушки? — Квазид нажал кнопку на своем музыкальном центре — и восхитительная мощь быстроскачущих гитар и открыто-яростного вокала обрушилась на собравшихся:
О-о-о-о-о-о-о-о-о!
О-о-о-о-о-о-о-о-о!
— Класс! Вот уж не думал, что ты прёшься от такого музона!
— А я и не прусь, Пончо, мне просто стало интересно, от чего прёшься ты, я попробовал настроить своё восприятие — и, кажется, понял!
— И что ты понял в этом громыхалове? — поморщился гостинщик, больше любивший, как какой-нибудь механоизвозчик, пошло-задушевную зон-бардуху и немного стеснявшийся этого.
— Ритм. Царь мира — ритм. У всего есть свой уникальный ритм, и искусство живёт им. Не знаю, чем занималась по жизни твоя «Железная Дева», но этот отчаянный полет гитар и есть та самая безумная кавалерийская атака на страшные «рашн ганз»… Теперь я чувствую, что это гениально. Да и что такое искусство, друзья мои, как не вверченная в мировую пустоту цветущая сложность личного ритма, падающая в бездну пульсация, никакой кардиограммой не выразимая! Читаю!
И, угнездившись на знаменитой творческой кушетке у окна, открыл папку.
Часа полтора пролетели незаметно. Читал Квазид хорошо, не сбиваясь в монотонию, но и не педалируя актёрски, и постепенно перед закрытыми для оживления восприятия глазами Рамона заблестела и двинулась — сначала отдельными мелкими ручьишками, насмешливыми говорунами и сверкалками, а затем, разливаясь всё шире, забирая всё больше серебристой синевы у песчаных откосов и неба, бело-рыжей крутизны — у глиняных обрывов и скальных кулаков, необъятная эпическая река: что-то о сгинувшей в вечности Империи Тысячи Островов, с предысторией о двенадцати крупнейших островах-осколках ее, к моменту начала действия давно ставших государствами и сотни лет как воюющих и заключающих союзы меж собой; и со второй предысторией, о сотрясаемом смутой отдалённом тринадцатом острове, на котором поздней ночью из пылающего дворца тайно выносят новорождённого наследника, спасаемого немногими верными слугами — безлунная ночь, волны первого из проливов тихо шлёпают о смутные борта двух полушёпотом отчаливших лодок, и только дворец на холме празднично разряжен даже издали дико-громадными, с варварским ревом прыгающими через стены и крыши языками пламени — среди постепенно гаснущих в ночном море криков, воплей и стонов… И третья предыстория — об архипелаге изгнания на краю Ойкумены, о древних заброшенных капищах, тайнах и пророчествах, о снящихся лицах неведомых погибших родителей, о рискованных, юно-неумелых попытках самопознания, о мудрых учителях и тоске безвестности… И начало самой истории — о чём? Конечно, о возвращении — ведь если рушатся империи, чтобы дать право голоса младенцу, что поможет заново отстроить эту вечно разрушаемую вселенную, как не оный младенец? Вопрос лишь в том, что именно ты ищешь и жаждешь построить. И вот спустя двадцать лет настает час возвращения, час мести и справедливости, и в ночь перед броском через когда-то первый из многих, а теперь последний пролив, измученный сомнениями наследник пытается прочесть судьбу в лунном зеркале своего меча…
Что скрывается за той маской, что носит каждый из нас? «Воображаемые жизни Джеймса Понеке» – роман новозеландской писательницы Тины Макерети, глубокий, красочный и захватывающий. Джеймс Понеке – юный сирота-маори. Всю свою жизнь он мечтал путешествовать, и, когда английский художник, по долгу службы оказавшийся в Новой Зеландии, приглашает его в Лондон, Джеймс спешит принять предложение. Теперь он – часть шоу, живой экспонат. Проводит свои дни, наряженный в национальную одежду, и каждый за плату может поглазеть на него.
Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.
Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.
Валенсия мечтала о яркой, неповторимой жизни, но как-то так вышло, что она уже который год работает коллектором на телефоне. А еще ее будни сопровождает целая плеяда страхов. Она боится летать на самолете и в любой нестандартной ситуации воображает самое страшное. Перемены начинаются, когда у Валенсии появляется новый коллега, а загадочный клиент из Нью-Йорка затевает с ней странный разговор. Чем история Валенсии связана с судьбой миссис Валентайн, эксцентричной пожилой дамы, чей муж таинственным образом исчез много лет назад в Боливии и которая готова рассказать о себе каждому, готовому ее выслушать, даже если это пустой стул? Ох, жизнь полна неожиданностей! Возможно, их объединил Нью-Йорк, куда миссис Валентайн однажды полетела на свой день рождения?«Несмотря на доминирующие в романе темы одиночества и пограничного синдрома, Сьюзи Кроуз удается наполнить его очарованием, теплом и мягким юмором». – Booklist «Уютный и приятный роман, настоящее удовольствие». – Popsugar.
Маша живёт в необычном месте: внутри старой водонапорной башни возле железнодорожной станции Хотьково (Московская область). А еще она пишет истории, которые собраны здесь. Эта книга – взгляд на Россию из окошка водонапорной башни, откуда видны персонажи, знакомые разве что опытным экзорцистам. Жизнь в этой башне – не сказка, а ежедневный подвиг, потому что там нет электричества и работать приходится при свете керосиновой лампы, винтовая лестница проржавела, повсюду сквозняки… И вместе с Машей в этой башне живет мужчина по имени Магаюр.
Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.