Авеню Анри-Мартен, 101 - [109]

— Не знаю. После той жуткой ночи я и сам все время задаю себе этот вопрос. Может быть, ты знаешь причину? Или у тебя есть какие-то предположения?

— Нет… А впрочем, что тут такого особенного? Это вполне в его характере… Он знал, что тебя ищут, возможно, его даже просили опознать тебя среди заключенных, но из духа противоречия он отказался это сделать.

— Но не мог же он принести себя в жертву из духа противоречия!

— Рафаэль?.. Мог.

— Ну, тогда… Может быть, после всего этого… Мысль принять смерть иногда бывает столь странной. Но видела бы ты его взгляд, когда его избивали!.. Когда его глаза встретились с моими, они как бы говорили: «Вы ведь не ожидали от меня этого, а? Чихал я на всех вас».

…Леа с трудом разжала руки, обнимавшие дядю. У нее было такое ощущение, будто она второй раз теряет отца.

— Счастливого рождества, дорогая. Сходи за меня на полуночную мессу и поклонись от моего имени святой Экзюперанс. Поцелуй также от меня всех в Монтийяке и скажи, что я буду молиться за них. Да хранит тебя Господь… Будь очень осторожна.

Каким же грустным было это Рождество, несмотря на радость и веселый смех Шарля, которому подарили красную машину! А новогодняя ночь 31 декабря показалась Леа и вовсе бесконечной. Каждый с тревогой думал о том, станет ли 1944-й последним годом войны.

Днем 2 января неожиданно для Леа приехал Франсуа Тавернье. Его машина по самую крышу была заляпана грязью, а сам он выглядел так, как будто всю ночь провел за рулем.

Он мимоходом поздравил всех домашних с Новым годом, поцеловал маленького Шарля и сунул ему в карман подарок — блокнот. Шарль был на седьмом небе. Наконец Франсуа увлек Леа в кабинет.

— Я приехал, потому что получил письмо от вашего дяди. Почему вы ничего не сказали мне насчет Матиаса и его отца?

— Я не хотела вас беспокоить из-за этого.

— Вы же знаете, что не можете причинить мне беспокойство. Я всегда рад служить вам. Идемте, у меня очень мало времени: сегодня вечером я должен уехать.

— Как? Уже сегодня?.. Вы с ума сошли!

— Я не хозяин своего времени, и я не должен быть сейчас здесь.

Леа закрыла на ключ дверь кабинета отца и бросилась на шею Франсуа. Они занимались любовью одетыми, в полном молчании. Наконец из груди Леа вырвался стон и сразу перешел в бурное рыдание.

Долгое время они не отрывались друг от друга.

Франсуа, которого все же начал одолевать сон, наконец, сказал:

— Приготовь-ка мне кофе.

Леа скользнула на кухню подогреть кофе и сварить яйца.

В течение двух часов Франсуа изучал бухгалтерские книги и банковские счета. Затем он долго объяснял Леа, как можно будет выкрутиться. Тавернье уже понял, что поместье, в принципе, оказалось в руках Файяра, но ничего не сказал об этом девушке.

— Дела не слишком блестящи. Во-первых, вам нужен хороший счетовод, чтобы как-то их уладить. Я вам подыщу кого-нибудь.

— Но… у меня нет денег!..

— Прошу вас, оставьте эту заботу мне. Вот чек. Это на первое время успокоит вашего банкира. Надо любой ценой удержать на расстоянии Матиаса. Пока он весь в своей работе, но скоро может перейти к решительным действиям против вас. А теперь, дорогая, мне надо ехать. Вот только плакать не надо. Прошу вас. Я хочу увезти с собой воспоминание о вашей улыбке.

Он поднялся, и Леа поцеловала его в последний раз, гладя рукой его небритое лицо.

Леа и Франсуа вышли из дома. Автомобиль был припаркован в платановой аллее перед домом. Уже надвигалась ночь, темнота постепенно охватывала виноградники и сосны.

Франсуа предстояло всю ночь пробыть за рулем, возвращаясь в Париж. Было довольно тепло для этого времени года, но Леа била дрожь. Мысль, что она остается здесь одна с Камиллой, пугала ее. Франсуа был так весел, так непринужденно жонглировал цифрами, что Леа во время их беседы и не думала о том, как тяжело ей будет с ним расставаться.

Прижав нос к стеклу входной двери, маленький Шарль махал рукой Франсуа. Тавернье обернулся в последний раз и по-военному отдал честь. Шарль смеялся и прыгал от радости, но через стекло ничего не было слышно.

Леа накинула на плечи шаль. Франсуа взял ее за руку и легонько, как будто уезжал всего на несколько минут, чмокнул. Он все время улыбался. Вот он уселся за руль, хлопнув дверцей машины. Эхо от хлопка повисло в вечерней тишине. Он завел мотор, не отрывая глаз от Леа.

Отъезжая, он через приоткрытое окно прокричал:

— Думаю, что будет безопасней, если вы переедете жить ко мне.

Машина свернула на покрытую гравием аллею, притормозила перед шоссе и вскоре скрылась в ночи.

Леа стояла, не двигаясь с места.