Авеню Анри-Мартен, 101 - [105]

Его мечтания были прерваны — прибыла партия новых заключенных. Он поднялся, чтобы взять журнал учета. Дежурный жандарм протягивал одну за другой личные карточки поступивших. Море Пьер, проживает в Лангоне… Лагард Жак, проживает в Бордо… Дардерн Ален, проживает в Даксе… Рафаэль поднял голову. Взгляды их встретились. Ни один мускул не дрогнул на лице «Алена».

— Следующий!

Рафаэль принялся записывать дальше.

Через несколько дней Маля проведал Морис Фьо. Он принес заказанные Библию и атлас.

— Держи, еще я захватил тебе трубку и табак, сигареты сейчас достать сложно.

— Спасибо.

— Как наши дела?

— Не так уж и плохо. Но я начал уставать от общения с простолюдинами: они обладают всеми нашими недостатками и не имеют ни одного нашего положительного качества.

— Ты забываешь, что моя мать была прислугой.

— Так что ж из этого?! Ведь воспитал тебя и дал тебе образование ее хозяин. У тебя сильное стремление отличаться от людей того круга, и в этом ты чертовски прав. Французские простолюдины вызывают у меня неприязнь. Отсутствие у них любознательности, тупость, претенциозность расцветают здесь, как некоторые цветы на навозе. Как правило, о народе говорят лишь тогда, когда пытаются подчеркнуть добродетели, которых, якобы, не хватает нам. Но это же абсурд! Народ не обладает ни нашими добродетелями, ни нашими достоинствами. Наоборот, ему присущи почти все наши недостатки. Поверь мне, нет никакой разницы между пастухом и скотиной, которую он пасет.

— Что ж, хорошо сказано. Ну, заметил ли ты что-нибудь интересное, пока был здесь?

— Да некоторые факты тебе и самому хорошо известны. Много приторговывают. Благодаря тому, что жандармы смотрят на все сквозь пальцы, посылки и письма приносят в лагерь каждый день. Некоторым заключенным удается даже отлучаться на несколько часов для свидания с женой или подружкой.

— Да, все это я знаю… Тебе не удалось выяснить связи с сетью Сопротивления или присутствие в лагере участников движения?

— Лагерь слишком большой. У меня пока не было возможности зайти во все бараки. Чтобы облегчить задачу, тебе надо принести мне побольше книг. Я буду давать их напрокат, и у меня появится еще один повод побывать во всех помещениях.

— Неплохая идея… Я поговорю с Пуансо. Если он согласится, буду каждую неделю присылать тебе по пачке книжонок.

— Слишком сложные вещи не надо, уровень эрудиции и образованности здесь невысок. Пользуясь случаем, прошу: принеси что-нибудь теплое из одежды и хорошую пару обуви, я околеваю от холода. Немного колбаски, печенья и коньячка тоже не помешает.

— Ха! Дорогой, все это еще надо заслужить. За каждую информацию — какое-нибудь лакомство или теплая вещичка. Так? Или нет?

— Ладно, согласен, согласен. Вы ведь известные жмоты.

— Мы не жмоты, мы просто расчетливы. Навостри уши и открой пошире глаза. В бистро и кафе Бордо ходят слухи, что арестовали важную персону из Сопротивления…

— А кого?

— Кто его знает? Пока повсюду внедрили стукачей, кто-нибудь да принесет хорошую новость.

— Этот, из Сопротивления, кто-то из местных?

— Шефу про это ничего неизвестно, но он так не считает. Потому как если бы это был кто-то из знакомых, вроде святого отца Дельмаса, то на него бы уже давно донесли.

— Вне всякого сомнения.

— Ну ладно, хватит… Мы тут болтаем, а дело стоит. Пока! До скорого! А, чуть не забыл… Даже не знаю, что со мной в последнее время происходит, все вылетает из головы. Усталость, наверное… Помнишь того морячка, что сидел в твоей камере?

— Лоика?

— Ну да… Бедняга, он совсем не сопротивлялся во время допросов… Хлюпик… Через три дня этот болван умер, так и не сказав ни слова. Знаешь, я думаю, что он и не мог сообщить ничего важного… Но ты даже не представляешь, какой гвалт поднялся в форте «А» после его смерти! Они орали во всю глотку. Они орали так, что начальник поставил усиленную охрану. Самых наглых крикунов бросили в карцер. Карцеров, кстати, даже не хватило. Представляю, что было бы, если б они узнали, что Лоика выдал ты… Не хотел бы я тогда оказаться на твоем месте.

Пока Морис Фьо говорил, лицо Рафаэля Маля, казалось, превратилось в маску. Ценой огромных усилий, таких, что он, несмотря на холод, стал абсолютно мокрым от пота, Маль еле сдерживал себя, чтобы не наброситься на этого мерзавца, который как будто только этого и ждал.

— А я не хотел бы оказаться на твоем… — бросил Рафаэль и, повернувшись на каблуках, направился в свой барак.

Днем под страхом наказания запрещалось валяться на койке. Под неодобрительными взглядами своих товарищей по несчастью, одни из которых грелись у печи, а другие играли в карты, сидя на подстилке на полу, Рафаэль прошел к своей койке, улегся и закрыл глаза.

Адриан Дельмас медленно закрыл книгу, которую читал, снял очки, поднялся со стула и, движимый внезапным порывом, направился к Малю.

Рафаэль, ноги которого подергивались от мелких судорог, сжимал руками края кровати. Грудь впала, лицо было мертвенно-бледным с красными пятнами. Доминиканец наклонился пониже.

От лежавшего исходил особый кислый запах, такой же, как от некоторых осужденных на казнь накануне исполнения приговора, — запах страха. Что бы это могло значить?