Авария - [131]

Живите здесь спокойно, говорила Здена самой себе, когда ходовская каштановая аллея осталась где-то позади, но не ощущала при этом ни злобы, ни жалости, ни угрызений совести. Одну только все ту же удручающую пустоту.

Минут через тридцать она вышла на автовокзале. Стояла чудесная погода. Майский день, полный солнечного света, аромата и птичьего щебета. Вечно пыльные улицы сегодня были начисто вымыты поливочными машинами. Чудный весенний город. Город, с которым связано такое множество воспоминаний.

Автобус, направлявшийся в Мост, уже подали. Молодой шофер с тонкими усиками поинтересовался, когда малышку нужно кормить, и недалеко от Сланого сделал остановку.

— Материнская пятнадцатиминутка, пусть поедят спокойно, — объявил он с улыбкой, но не успел выкурить и сигареты, как Дитунка уже была накормлена.

Ехавшие с ними пассажиры нисколько не роптали, напротив, понимающе улыбались лепечущей девочке; вся эта картина была освещена солнцем, небо было необыкновенного голубого цвета, и Здену залила волна нежности и грусти. Какими добрыми могут быть люди в такой прекрасный весенний день… А я? Возвращаюсь в пустую квартиру, где думала начать жить по-человечески.

— Вы куда едете? — спросил водитель, когда они съезжали с холмов вниз, в Мостецкую котловину.

— В Обрнице, новый микрорайон.

— Никто не возражает против одной остановки: Обрнице — новый микрорайон? — громко спросил водитель; пассажиры дружно загалдели — мол, конечно, никто не возражает, — и шофер, добравшись до перекрестка, свернул к их домам, остановился, и несколько добровольцев вынесли коляску с Дитункой, будто носилки с султаном.

Машины Камила снова не оказалось на стоянке, и окна квартиры по-прежнему были закрыты. И отчего это сегодняшний день так хорош, ну отчего, если удручающее ощущение пустоты не исчезает?

Входить в покинутый дом, где тебя никто не ждет, хуже, чем в темные казематы. В прихожей валялись ошметки грязи. Прежде чем уехать, я все везде вытерла, отметила Здена.

Значит, Камил заезжал домой! Поставив Дитунку на ковер в спальне, она распахнула дверь гостиной.

Журнальный столик был весь усеян фотографиями. Камил — выпускник Промышленной школы, мальчишка с непослушными вихрами и деланной, неестественной улыбкой. Камил — отличник Политехнического, такой, каким я впервые его узнала. Высокий, мужественный, решительный и все-таки — детски беспомощный. Он заинтересовал меня тогда своей непосредственностью, непринужденной легкостью и уверенностью, с которой планировал даже далекое будущее, жизненной силой, целеустремленностью, с которой осуществлял свои планы. Поцеловав меня впервые, сказал, что чувствует себя Эдисоном, открывшим любовь…

А вот Камил в военной форме. Фотографии выпускников кончились, теперь он всюду уже в чине подпоручика, как будто был им с самого рождения. Дорога на Сушице в воинскую часть, ночи в гостинице «Сватобор», «Фиалка» и «Коруна», где находился свободный номер… Этот город я любила. Бывала там каждые две недели…

Вот наша свадьба. Меня немножко стесняло присутствие крупных деятелей нашего города, но я была счастлива. Камил еще до регистрации обещал, что одним из свадебных подарков будут ключи от нашей новой квартиры. Но их не было.

И наконец, фотографии, когда в нашей жизни появилась Дитунка, сперва в виде вздувшегося бугорка на животе — Камил говорил «под сердцем», тогда он был так предупредителен! А вот Камил первый раз в родильном доме. Держась за раму окна, он смотрел на нас, будто на богинь. Глаза у него блестели, а я плакала от счастья… Неужели после того, что мы вместе пережили, можно так легко положить всему конец?

Оторвавшись от фотографий, Здена вдруг заметила зияющие пустоты. Не было проигрывателя и двух приставок, пластинок, многих книг, одежды… Значит, Камил был дома, смотрел на фотографии, может, хотел и помириться, но, не найдя нас — поскольку я трусливо сбежала, — все расценил по-своему и ушел.

Будто во сне, она подошла к письменному столу. Только теперь осознала огромность случившегося. Выходит, Камил считал, будто все потеряно, и надумал оставить нас. Конец. Разумеется, теперь звонить Павлу или кому еще было бы совсем жалкой трусостью и фиглярством. Больше ждать нечего…

На столе лежал густо исписанный лист бумаги. Наверное, записка, сообразила Здена, дважды перечитала рассказ о себе, Дитунке и Камиле и опустила голову на ладони. Вот так он подал весть о своей душе, объяснил все, чем был занят и чем занят до сих пор. Потерпев поражение, оказавшись в беде, он глупо, отчаянно нападает на всех и раздает удары, а поражают они прежде всего самого Камила. Два месяца вкалывал, ночами не спал, служил музыкантом в кабаке, а а результате его же и ободрали как липку. Отчаянная ситуация.

Здена вымыла посуду, постирала, тщательно прибрала квартиру, посредине пустой гостиной еще раз перечитала Камилово послание.

Он допустил массу ошибок и, борясь с их последствиями, гордо хотел преодолеть все один. Неискренняя, ложная, фальшивая гордость. И вероятно, малодушие. Но так же малодушно — не протянуть руку помощи, коли он об этом просит. Камил сюда приезжал, молил помочь, но его некому было выслушать, он оказался один. Что это произнес тот почтенный, может, слишком серьезный мужчина в торжественно украшенном зале загса? Буду с ним рядом в добрые и плохие времена… Тогда в зале звучала Симфония судьбы, и слова эти обретали странный, ирреальный и все-таки потрясающий душу, глубочайший смысл, так что хотелось плакать.