Аулия - [20]

Аулия исследовала границы своих способностей. Отдавала приказания козам. Садилась на них верхом и ездила среди скал, подальше от людских глаз. В ее памяти вставало лицо аль-Хакума, его глаза, его смуглые руки с тонкими длинными пальцами.

Однажды утром, грезя о Самарре, она вдруг заметила возле своей ноги императорского скорпиона – наводящего ужас обитателя песчаных дюн. По рассказам пастухов, этот безжалостный охотник на мышей может быстрее гадюки умертвить свою жертву.

И вот один из этих скорпионов, величиной с ладонь, прямо сейчас приближается к ней, подняв пару клешней. Он был такой крупный, что Аулия могла видеть все выступы и впадины на его песочного цвета теле, и тонкие волоски, и алое пятнышко на спинке. И черные острия на клешнях. Эта тварь уж точно не удостаивает своим вниманием пауков и цикад. Этот охотится на мышей и способен умертвить их менее чем за минуту. Аулия сглотнула слюну и тихо застонала.

Взметнулось жало на конце хвоста скорпиона, готовое впиться, – смертоносное, подобное кривой сабле. Аулия собралась и усилием воли направила белую силу, поселившуюся в ее сердце в день смерти аль-Хакума, в свои ладони. Это потребовало от нее такого напряжения, что лицо покрылось потом, по коже побежали мурашки, а из носа потекла кровь. Ее охватил озноб – и не где-нибудь, а под солнцем пустыни Амея. И вот она вытягивает дрожащую руку и, не касаясь хвоста, поднимает скорпиона за клешни. А потом медленно, хорошо понимая, что если магия не сработает, то она умрет, произносит:

– Гей! Аль-Акраб, скорпион, не убивай меня.

Скорпион опустил хвост. И замер. Аулия положила его себе на колени и стала рассматривать: вот два крошечных глаза в верхней части головы и еще одна пара глаз – по одному на конце каждой челюсти. Скорпион пополз вверх по одежде, остановившись возле левой ключицы. Аулия едва не задохнулась от страха. Капающая из носа кровь, смешиваясь с потом, стекала на ее тунику, но она этого не замечала. Единственное, что она ощущала в тот момент, это вес взбирающегося по ней легкого тела. Лапки у скорпиона были сухие, как соломинки. Понадобилось несколько минут, чтобы она наконец поверила: ее голос подчинил скорпиона.

Тогда она погладила его, обводя горизонт горящим взглядом.

Мир вокруг нее стал совсем другим.

И она принялась рассматривать все вокруг, прислушиваться. Глядит на шершавые стволы деревьев и знает, что под корой струится сок. «Хабба, семечко», – шепчет она зернышку пшеницы на своей ладони и понимает, что пшеничное зернышко спит и ждет своего часа – когда его опустят в лоно земли, а потом придет вода и разбудит его.

Аулия познакомилась с самыми разными тварями, населявшими речушку: стоило ей коснуться насекомых, скользивших по поверхности воды, как они останавливались. Лягушки прыгали прямо в руки. Черепаха, старая как скала, вечерами ползала следом за ней и, не сводя с Аулии вековечных своих глаз, смотрела, как она молится.

Журчание воды заполняло ее сны, населяя их голубыми образами и пятнами серебра – жидкими зеркалами, отражающими блики далекого солнца, красного, как раскаленное железо. Она чувствовала, как какая-то сила движется по ее телу подобно глотку воды, что стекает по горлу, даря прохладу. Такое же ощущение давала ей и магия: как холодок в крови, как благословение, приливающее к рукам, к глазам, к языку, хотя сама она и не смогла бы назвать то, что наполняло ее целиком, сближая с лежащим вокруг миром.

В один особенно жаркий летний день, пожалев мать, обливавшуюся пóтом возле очага, где женщина пекла пшеничные лепешки, Аулия отправилась на речку. Там, на берегу, без капли злости или печали, смиренно попросила она, чтобы пошел дождь.

Дождь пошел. Пастухи, обрадовавшись, пустились в пляс под падавшими с неба каплями.

Скорпион возвращался к ней снова и снова. Аулия нарекла его Басрой – в честь порта, где поднялся на корабль Синдбад-мореход. Она уже привыкла ощущать жесткое тело Басры на своей коже, привыкла поглаживать его лапки с тонкими шипами.

– Басра, мой аль-Акраб, маленькая смерть песков, почему ты стал мне другом? – вопрошала она.

Скорпион выгибал хвост и забирался по руке ей на плечо. Дружба со скорпионом была чем-то, что имело отношение к происходившему внутри нее с момента смерти Абу аль-Хакума, – тайной, вызывавшей на ее лице улыбку, несмотря на горечь потери.

Каждое ее утро полнилось теперь самыми невероятными приключениями. Пастушка Аулия брала скорпиона за клешни и укладывала себе на голову, как драгоценное украшение. И это существо держалось за ее волнистые волосы живым амулетом, знаком ее могущества.

Аулия садилась на самую любимую свою козу и забиралась на самые высокие скалы, куда раньше не решалась подниматься со своим небольшим стадом одна.

Однажды утром Басра не появился. Приунывшая Аулия проводила время, отдавая команды козам, пока их догонялки и прыжки окончательно ей не надоели. И тогда она прилегла, вытянувшись на камне. В синей голубизне искрой мелькнул коршун. Аулия вспомнила сон с морской птицей. С трудом влезла она на уступ и принялась кликать коршуна:

– Лети сюда, птица, лети ко мне, спустись сюда, побудь со мной!