Арктическая одиссея - [52]

Утром свободные от работы охотники на песцов заглядывают в метеокабинет. «Какая погода?» – спрашивают вахтенного метеоролога. «Мороз минус 28 градусов, ночью ветра не было, но к утру задул северо-восточный и сейчас достиг 5 метров в секунду, давление снова начинает падать». Пока погода благоприятная, но может быстро испортиться. Данилыч, Василий Петрович, радист Виктор Брусов и я отправились на охоту. Данилыч, конечно, на собачках. Начальник станции и Виктор надели полушубки и повязались шарфами. Я же решил идти на лыжах и налегке: вместо полушубка надел ватник с пристегнутым к вороту капюшоном. Карабин я с собой не взял, хотя накануне Данилыч предупредил, что около острова замечен медвежий след.

Слабый ветерок дул мне в спину, лыжи легко скользят по неровному, чуть взбугренному снежному полю. Иду вблизи острова. Вот и первая моя привада, солидный кусок мороженой нерпы. Песец ее не тронул. Иду дальше. Становится светлее, наступает короткий бессолнечный полярный день, больше похожий на сумерки. Путь не близок. Самая дальняя моя привада находится километрах в десяти от станции. Выйдя из дома в 9 часов утра, я рассчитывал часа в два дня вернуться назад, в это время еще не совсем темно. Спешу. Вот и Грибок, вблизи которого находится большая часть наших привад. Дело в том, что песцы мигрируют к нашему острову со стороны других островов Медвежьего архипелага (Лысова, Леонтьева, Андреева, Пушкарева и Крестовского). Теперь о Грибке. Грибок представляет собой как бы небольшой скалистый островок (1000 на 6000 м) высотою 4-45 метров. С основным островом он соединен низменным песчаным перешейком, который почти затопляется при сильных нагонах воды. В трех километрах от Грибка в сторону островов находятся мои две привады.

За Грибком дорога стала хуже. Понизу побежали снежные струйки поземки. Плотные высококучевые облака серыми тяжелыми валами раскинулись по небу. Ближе к горизонту они сливаются в общую темную массу. Почему-то не нравятся мне эти облака. На моем пути великое множество торосов, которыми изобилует район Грибка. Осторожно, чтобы не поломать лыжи, я иду между торосами и даже по сглаженным торосам и скоро выхожу на ровное поле, которое на несколько километров тянется в сторону островов. Вот и привада. Песец здесь не был, и я иду дальше. Недалеко в стороне видна собачья упряжка – это Данилыч проверяет свои капканы. Мне нужно идти еще около километра по ровному полю, где виднеются невысокие грядки совсем еще молодых торосов, где находится моя вторая привада. И вот я на месте, но вместо привады я вижу небольшой снежный холмик, поверх которого лежит полузанесенный замерзший песец. Под снегом оказалась привада и цепь с капканом. Песец, конечно, попался в пургу, стал метаться и потревожил вокруг себя снежную поверхность. Здесь снег стал задерживаться и расти сугроб.

Чтобы не быть занесенным снегом, песец с ростом сугроба выбирался наверх до тех пор, пока позволяла цепь от капкана. Ножом я откопал приваду и капканы. Затем переместил в сторону нерпичью приманку и рядом насторожил капканы. Тут ко мне подъехал Данилыч. «Нарта поломалась. Вдвоем ехать на ней нельзя. Попеременно будем делать – один ехать, другой бежать рядом, держась за передок (баран) нарты», – сказал мне Данилыч. Я отказался от его предложения, положил в нарту своего песца, где лежали еще три таких же зверька. Я встал на лыжи и отправился домой. Собачья упряжка быстро от меня удалялась и вскоре исчезла среди торосов. Поземок стал сильнее, ухудшалась видимость. Я спешил. Теперь ветер дул мне навстречу и пронизывал всего меня. Сильный поземок переходил в метель. Когда я достиг Грибка, видимость упала до 300-400 метров. Кругом потрескивал лед – верный признак резкого ухудшения погоды. «Начинается пурга. Сглупил я, что не послушался Данилыча», – с тревогой подумал я, глядя на черные береговые скалы, словно искал в них защиты от пурги… Но бесстрастны ко мне были угрюмые скалы, все злобнее завывал ветер, чаще и громче скрипел и трещал лед в море –результат резкого колебания уровня морской воды. Начинает темнеть, а до станции не менее шести километров. Иду против ветра, который неотвратимо вселяет в мое тело леденящий холод. Стараясь согреться и быстрее двигаться, идти вперед, я усиленно работаю руками и ногами. Пока мне помогают лыжи и лыжные палки. Ноги и руки почти не чувствуют холода, но грудь и живот сильно мерзнут. Из-за плохой видимости я жался ближе к берегу. А контур берега не по прямой, а больше зигзагами идет. Это удлиняет путь. Прошло около часа. Я уже не шел, а тащился, еле двигая ногами. Надо бы отдохнуть: руки и ноги словно свинцовые, отяжелели и плохо повинуются мне, но отдыхать нельзя. Пока я в состоянии как-то двигаться, нужно идти вперед и вперед. Все чаще приходится падать от непреодолимой усталости. Сердце неприятно заныло, словно и до него добрался жгучий морозный ветер. Стало совсем темно, вокругзабушевали снежные вихри. Опираясь на лыжные палки, медленно обошел небольшой пологий выступ острова, мыс Западный. От него до станции полтора километра. Лыжи я оставил раньше, не дойдя до мыса. Уже не обращаю внимания на вой ветра, на треск и гул со стороны моря. Снег и ветер слепят глаза. Теперь я не берег лицо от обморожения – лишь бы выжить. Вижу рядом большой торос с налонно нависшей крупной льдиной, и я решился здесь передохнуть. Ветер и снежные вихри как бы обходили нависшую льдину, под ней оказалось небольшое углубление, где я и устроился. Сжался в коочек. Льдина защищала меня от ветра. Я плохо чувствовал свое тело, сильно горело лицо. Скоро боль стала утихать и как бы прошла. Хотелось спать. Я боролся со сном, и мой мозг сверлила только одна мысль: «Еще немного отдохну и поднимаюсь. Надо идти, идти…». Но силы покидали меня. На меня находит безразличие ко всему, я почти не слышу пургу и грохот льда. Появились другие звуки. Мне кажется, что где-то в отдалении слышны поющие женские голоса. И вот мне уже чудится, что я нахожусь в храме и слышу церковный хор, поющий на клиросе. Так хорошо поют! Мне становится хорошо, тепло на душе. И в то же время теперь уже другая мысль сверлит мой мозг: «Нельзя засыпать. Замерзну». Как же трудно бороться со сном! Веки смыкаются… Из полузабытья меня вывел оглушительный треск, грохот подо мной и вокруг меня. Нависшая надо мной льдина угрожающе громко затрещала, может, так мне показалось? Это была для меня хорошая встряска. Сонливость как рукой сняло. И откуда у меня прыть взялась?! Перепугавшись, я довольно быстро выполз из-под льдины, поднялся на ноги и смотрю на нее, ожидая, что она вот-вот рухнет. Но этого не произошло, торос уцелел. Если бы эта громада завалилась, когда я находился под ней, то на меня обрушилось бы больше тонны льда. Страшно было подумать об этом. Я догадался, что в этом месте лед внезапно разорвало, и образовалась солидная трещина. Отсюда и грохот, словно из пушки рванули. Что и спасло меня от верной гибели. Ни зги не видно. В этом хаосе я отыскал только одну лыжную палку и, опираясь на нее, пошел вперед. Вышел на отмель под твердым снегом – по ней было легче двигаться. Прошел на непослушных ногах минут пять, может, чуть больше, споткнулся и упал. Встать нет сил. Вспомнил Маресьева из книги «Повесть о настоящем человеке», которую я недавно прочитал, как он полз с перебитыми ногами по глубокому снегу. Пополз и я, но вскоре понял, что мне до станции не доползти. Выдохся. Замерзну. Надо попытаться встать на ноги и двигать ими, опираясь на палку, хотя бы волоком. Мне удалось подняться. Сильно колотилось сердце. С минуту постоял, отдышался и затем медленно задвигал ногами. Вдруг слышу, а может, мне показалось, выстрелы. Я остановился, стал прислушиваться. Вот опять, заглушая вой пурги, впереди отчетливо слышу винтовочные выстрелы. Затем послышались приглушенные ветром людские голоса. «Меня ищут», – обрадовался я и стал кричать в ответ. Голос у меня был слабый, хрипловатый, простуженный и вряд ли меня слышали искавшие меня. Я продолжал кричать. Где-то близко залаяла собака. Вот она. Остановилась в нескольких шагах и продолжает лаять. Не узнала меня. Я стал разговаривать с ней. Тут собака бросилась ко мне, стала ласкаться, радостно взлаивала. Узнала, и я ее узнал. Это был Уголек. Спустя полминуты в пуржливой мгле появился свет электрического фонаря. Ко мне подходили люди. Я было двинулся навстречу, но зашатался и упал бы, если бы меня не подхватили ребята. Моими спасателями оказались Виктор Брусов, Данилыч и Иван Хапов. Подхватив меня под руки, ребята чуть ли не принесли меня домой – так ослабли у меня ноги. Мне оставалось дойти до станции не более трехсот метров. Потом меня спрашивали, и сам себе я задавал этот вопрос: мог ли я без посторонней помощи преодолеть эти метры? Утвердительно ответить не решаюсь. Конечно, наверное, добрался бы до станции, если бы только не потерял сознание. Не дошел, так дополз бы. Вот такая приключилась со мной история.