Аркашины враки - [95]

Красавец открыл окно, вытянул из камина бревно, залил из чайника дымящий конец и высунул его наружу. Свежий ветер подхватил дым и пар.

– Похоже на пушку, – Пико был доволен.

Он чмокнул Августу в щёку и спросил:

– Рогоро хар, гого? Как живешь?

Про барашка Пико объяснил, что его к Пасхе подарил ученик. И неизвестно, что с ним делать. Красавец сказал, что как раз известно, как поступать на Пасху с барашками, вот только кто за это возьмётся, кто умеет? Пико задумался и почесал затылок.

Был он, как всегда, в замызганном ватнике и кепке, а в мастерской у него держался устойчивый кавардак, чудовищней которого Августа видела только в Питере, у одного из самых главных классиков современной русской литературы.

– Буца умеет! – вдруг вспомнил красавец.

И тут же они втроём выпили кахетинского рыжего вина, несколько открытых и недопитых бутылок которого всегда стояло на столе и по углам мастерской. Выпили за встречу, за Августу, за Пасху и за счастливую мысль поехать отмечать всё это на дачу к красавцу, который попросил на прощание:

– Батоно Пико, не забудьте барашка.

Для Августы начался длинный, солнечный и дождливый, бестолковый и маятный, прелестный день, посвященный сборам на дачу. С этого дня начался её роман с красавцем.

К закату кавалькада машин, возглавляемая голубым, с оторванной дверцей «жигулёнком» хозяина, въехала по гравиевой дорожке в могучий еловый лес, потом сквозь ржавые ворота – на чудный, ухоженный, но совершенно естественный газон. Тёмно-коричневый, как бы бархатный, двухэтажный деревянный дом был окружён по верхнему этажу верандой. Там и разместилась компания.

Солнце давно закатилось, когда начал разворачиваться пир. Крупно нарезанные помидоры и огурцы были брошены на два больших блюда вместе с кинзой, укропом, луком пореем и молодым чесноком. Толстые ломти нежного сулугуни лежали на одной тарелке со свежим тархуном; рядом – пахучий, острый сыр гуда и кукурузный хлеб мчади; розовая форель свежего посола, вареный язык, буйволиное мацони в горшочках, джон-джоли, ткемали. Мисочки с розовым и зеленым, усыпанным зёрнами граната, пхали… А в центре – кулич с крестом и пирамида с творожной пасхой. Зелёное «Манави» и красное «Талиани» в строгих темно-зеленых бутылках окружили пасху, как ёлки – дачу, со всех сторон. Можно жить и без барашка!

Но как быть с мангалом – разжигать или не разжигать? Разжигать! И спустились во двор, на зелёную травку, вместе со столом и стульями, тарелками, стаканами и закусками. Угли в мангале, да свет с веранды, да луна над тихими огромными елями. Тамадой был Вахушти, поэт и громовержец, виночерпием – Профессор. О барашке, о Буце и о Пико старались не вспоминать, но те, кто знал, вслушивались в тишину ночи, всматривались в хвостик дороги, убегающей от ворот в глубокий и таинственный мрак.

Они появились за полночь, когда ковш Большой Медведицы запрокинулся так, что весь Млечный Путь как будто вытек из него. Небо потихоньку светлело, глотая звезды. И луна закатилась за вершины елей. Стол шумел и жил своей сладостной пьяной жизнью. Буца и Пико вошли неспешно, поглощенные разговором. Они спорили, спор носил теософский характер. Что есть Бог? И если Бог – это любовь, то что есть любовь?.. Любовь – это жизнь! Тогда смерть – разлука?..

Барашек тоже был с ними, он спал на руках у Буцы.

– Ты помнишь пасхального барашка? Дача, лунная ночь, Пико обещал привезти Буцу, который…

– …Умел строить дворцы… и пантеоны… и барашков резать… Всё я помню. Ты изменила мне там. Нарочно изменила с этим красавцем. Никогда не прощу…

– Интересно, жив ли еще тот барашек?.. Травы там много и места глухие… Стал, должно быть, опытным диким бараном, наплодил ягнят целое стадо…

Секрет

Профессор не отвечал, будто не слышал. Он прошёл еще пару домов и свернул во дворик, украшенный гирляндами из жестяных баночек из-под пепси и коки, разноцветных пивных бутылок, флаконов из-под парфюма и осколков зеркал. Гирлянды были развешены на деревьях, позвякивая на ветру, светились в темноте, очевидно, сбрызнутые жидким фосфором. Августа по слогам прочла грузинскую вывеску и скорей догадалась, чем перевела: «Собака Баскервилей». Они прошли сквозь веранду и оказались в кафе с бумажными фонариками на столах, здесь звучала негромкая музыка, синтоистская или вовсе инопланетная.

Почти сразу появился Гуга, сын Вахушти, Августа не узнала бы его. Она помнила Гугу тощим мальчишкой, помнила, с каким упорством он вырезал и лепил на террасе старого отцовского дома белоснежных бумажных змеев, абажуры и изящные веера.

А сейчас перед нею оказался огромный, заросший бородой, статный детина с тяжёлыми руками, привыкшими гнуть и ковать железо. Из покореженного войной металлоломного хлама были сработаны в «Собаке Баскервилей» столы, стулья и каминные решетки.

Он расцеловался с Профессором, пожал руку Августе, пригласил на завтра в гости и сразу ушёл.

– Учтивый у Вахушти мальчик. Как хорошо здесь… И действительно, всё из развалин.

– Из мусора после потопа.

– А «Ноев ковчег» пережил потоп?

Профессор задумался и, видимо, вспомнил прощальный вечер тысячелетней давности.

– Даже не знаю… Ты помнишь актёра?