Аркадия - [18]
— Пе-е-те-ер! — отчаянно кричит Семекка.
Голос отрывается от неё и звуковым дымом расплывается по верхушкам деревьев.
Петер медленно поднимает веки. Смотрит он не на них, а куда-то в пространство, в мир иной, где ничего окружающего не существует. По лицу его расплывается идиотическая улыбка блаженства.
Улыбка счастья.
Улыбка бесконечно удовлетворённого человека.
— Пе-е-те-ер!..
Семекка выхватывает нож. Примеривается — то выше, то ниже — чтобы вырезать Петера из сомнамбулической ветвистой могилы.
— Стой!.. — это кричит уже Леда.
— Он умрёт!..
— Говорю: стой!.. Подожди!..
Леда обматывает ладонь платком, через него осторожно сжимает одну из свободных веточек и резким движением отламывает её.
Из разлома брызжет белесый сок.
В ту же секунду тело Петера выгибается, словно от электрического разряда, и он стонет так страшно, что кажется — это агония.
Лицо его — гримаса страдания.
— Стой!.. Ты его убьёшь!.. Он не выдержит болевого шока!.. Вспомни, мы же видели в ботаническом атласе — это куст-людоед…
Семекка опускает нож.
Дышит она мелко и часто.
— Что же делать?
Леда присаживается рядом и обнимает её за плечи.
— Надо идти, — говорит она. — Послушай меня: мы сейчас встанем и пойдём дальше, потому что надо идти.
Семекка мотает головой:
— Нет-нет-нет…
— Он уже не видит нас и не слышит.
— Нет-нет-нет!.. Я не уйду отсюда!.. Не уйду!.. Не уйду!..
Семекку трясёт.
Леда оборачивается к Диму и смотрит на него как бы оценивающим и одновременно требовательным взглядом.
Тот невольно встаёт:
— Что?
Леда тоже встаёт:
— Помоги мне её поднять…
Глава 6. Аркадия
— Такова ситуация, — подводя итог разговору, сказал Раффан. — Подумай. Мы тебя не торопим. Хотя, конечно, времени у нас почти нет. Добавлю одно: будет трудно, будет неимоверно трудно. Риск и смерть будут подстерегать нас на каждом шагу. Ты же знаешь, что такое Дикие Земли. Ничего не поделаешь, за счастье нужно платить. Зато Аркадия будет жить. — Он искоса на меня посмотрел. — Хочешь спросить о чём-то?
— Почему Эразм не рассказал мне об этом сам?
— Эразм решил, что будет лучше, если это сделает человек. Вот я, например. И он, вероятно, прав. Эразм для нас — высшая этическая инстанция, любое слово его, совет, даже просьба воспринимаются как приказ, который следует исполнять. А в данном случае мы не хотим никого принуждать. Никто давить на тебя не станет. Ты сам распоряжаешься своей жизнью. И если откажешься, то не будет никаких обвинений, упрёков. Никто тебя не осудит…
Мы сидели на скамейке около небольшого пруда. Пруд пора было чистить, по краям воды уже начинала, как пена, скапливаться пятнистая ряска. На другой его стороне воспитательница в белом хитоне вывела на прогулку младшую группу из Инкубатора. Дети шли парами и держали за ниточки разноцветные воздушные шарики. Время от времени кто-нибудь, зазевавшись, свою ниточку выпускал, шарик тут же взлетал и тогда все начинали кричать и подпрыгивать.
— Подумаешь?
— Хорошо, — сказал я.
Голос прозвучал как бы со стороны.
Это были самые тяжёлые дни в моей жизни. Стоя на пьедестале во время церемонии награждения, слушая торжественный гимн, возносимый к небу фанфарами, я дрожал от восторга: всё-таки почётное второе место на Играх. Синий район впервые за многие годы вошёл в число победителей. То-то ликование будет в команде! То-то прогремит праздник во всех наших кварталах!.. Но уже через пару минут, когда меня окружили болельщики, что-то кольнуло: среди них не было Ноллы. Я завертел головой: где же она? — и почти сразу увидел её в гораздо большей толпе возле Барата. Причём в этот момент Нолла висела у него на шее, болтала ногами в воздухе и визжала как девочка. Мне это не слишком понравилось. Поздравить, конечно, можно, но с чего вдруг так радоваться, обниматься?.. Ничего, через пять минут подойдёт, я ей скажу.
Нолла, однако, не подошла ни через пять минут, ни через десять, ни даже через пятнадцать. Болельщики увлекли нас с Баратом в разные стороны. Боюсь, что я был с ними не слишком приветлив. Тренер Максар, возбуждённый, взъерошенный, то и дело тыкал меня в бок кулаком: ну что ты куксишься, ну ты хотя бы руки людям пожми!.. А я, задёрганный, пытаясь улыбаться и что-то невпопад бормоча, раз за разом вызывал по мысленному коннекту Ноллу, но мои вызовы автоматически сбрасывались. Нолла категорически не отвечала. Не отвечала она ни когда мы пили шампанское за наш общий успех, ни когда я, провожаемый стаей девчонок, кое-как плёлся домой. И вечером она мне тоже не отвечала. Лишь ближе к ночи от неё пришло текстовое сообщение: «Не вызывай меня больше, не надо»… Правда, к тому времени я уже всё понял. В вечерней хронике, почти целиком посвящённой Играм, в первых же кадрах показали подробно, как мы с Баратом бежим, он, кстати, действительно был дико оскаленный, а затем — его интервью, где он что-то бубнил о «вдохновляющем чувстве победы». Нолла в это время откровенно прижималась к нему, а он обнимал её за плечи мускулистой рукой.
— Новая подруга Жёлтого чемпиона, — представил её ведущий. Сунул ей к губам микрофон. — Что вы чувствуете в данный момент?
И Нолла, сияя, выдохнула:
— Я счастлива!..
