Аркадия - [37]
И здесь, притом что многие из нас были искусны в игре на цитре и свирели, большинству, однако, пришла охота послушать, как состязаются в пении Логист и Эльпин[180]: оба пастухи, Эльпин – коз, а Логист – густорунных овец, оба красивые собой и молодые летами, с волосами светлее, чем спелый колос, оба из Аркадии, оба равно способные и начать пение, и ответить. И Логист, чтобы состязаться не без награды, поставил на кон белую овцу с двумя ягнятами, сказав: «Их принесу я в жертву нимфам, если победа в пении достанется тебе; но если благосклонные духи даруют ее мне, ты пожалуешь мне, как заслуженную награду, твоего домашнего оленя».
«Моего домашнего оленя, – отвечал Эльпин, – с того дня, как я отнял его от вымени матери, я берег для моей Тиррены. Ради ее любви я с великой заботой долго и бережно растил его, часто омывая ему шерстку в чистых источниках, украшая ему ветвистые рога гирляндами роз и иных цветов. Приученный питаться с нашего стола, днем он в свое удовольствие гуляет по лесам, а когда ему захочется – бывает, что и затемно – возвращается домой. И если видит, что я ожидал его в тревоге, ненасытно ласкается, подпрыгивая и творя тысячи причуд вокруг меня. Но что мне всего милее в нем, – то, что он знает и любит больше всего на свете свою госпожу и терпеливо выносит, когда она надевает на него уздечку и обнимает его. Вместо своей воли ему нравится, когда шея его чувствует упряжь, а спина, подчас, седло; довольный, если она садится на него верхом, он носит ее по просторным полям, и с ним можно не бояться никакого вреда или опасности. А монисто из морских раковин, которое ты сейчас на нем видишь, с кабаньим клыком, что подобно маленькому полумесяцу висит у него на груди, – это она, ради любви ко мне, подарила и дала носить ему в мое имя.
И его я сюда не поставлю; однако мой заклад будет таким, что, когда ты его увидишь, сам рассудишь, что он не только достоин твоего, но и больше. Во-первых, ставлю козла – разноцветного шерстью, крупного телом, бородатого, вооруженного четырьмя рогами и многократно побеждавшего, когда случалось бодаться с соперниками. Он и сам, без пастуха, приведет в стойло любое стадо. Кроме него – новую чашу из бука, с двумя красивейшими ушками из того же дерева. Сработанная искусным мастером, она имеет изображение краснорожего Приапа, который, вплотную прижав к себе нимфу, пытается ее поцеловать; она же, распаленная гневом, отвернув от него лицо, всячески стремится вырваться и левой рукой расцарапывает ему нос, а правой терзает густую бороду.
А вокруг них – трое нагих мальчиков, полных чудесной живости, из которых один старается вырвать у Приапа из руки нож, всею детской силой разжимая ему один за другим заскорузлые пальцы; другой яростными зубами вцепился ему в волосатую голень и дает знак товарищу, чтобы спешил ему на помощь; но тот, сосредоточенно мастеря малюсенькую клетку из соломинок и тростинок, – может быть, для певучих кузнечиков – не отрывается от своего занятия. А похотливый бог, мало обращая внимания на возню детей, только сильнее прижимает к себе прекрасную нимфу, решительно готовый довести до конца свое намерение. По краю сосуда идет гирлянда из листьев аниса, с бумажной лентой, на которой написано:
И клянусь тебе божествами священных источников, что уста мои еще не касались этой чаши, но я бережно храню ее у себя в суме с того часа, когда за козу и две большие корзины творога выменял ее у мореплавателя, забредшего в наши леса из далеких стран».
Но Сельвагий, которого выбрали судьей, не пожелал, чтобы ставили заклад, сказав, что довольно будет с победителя славы, а с побежденного – стыда. И с этими словами дал знак Офелию[182], чтобы тот подыграл на свирели, приказав Логисту начинать пение, а Эльпину, чередуясь с ним, отвечать. Раздалась музыка и Логист тот час последовал за ней такими словами:
