Аркадия - [33]

Подобным образом проходили дни за днями. И в одно утро, вместе с другими я, как это в обычае у пастухов, выпас своих овец по росистым травам и уже думал, по причине наступающей жары, отвести их в приятную тень, где мог бы и сам вместе с ними отдохнуть под свежими дуновеньями ветерка. Я направился к одной тенистой и прохладной ложбине, находившейся менее чем в полумиле от меня, слегка подгоняя привычным посохом овец, что норовили разбрестись по кустарнику. И не успели мы еще далеко отойти, как неожиданно я встретил на тропе пастуха Монтана[153], также искавшего места, где бы укрыться от тягостного зноя. Неся на голове убор из зеленых листьев, защищавший от солнца, он гнал стадо, играя на своей свирели до того сладкогласно, что и леса, казалось, больше, чем обычно, были довольны его мелодией.

Восхищенный ее звучанием, я приветливо обратился к нему:

– Друг, да приклонят милостивые нимфы внимательный слух к твоему пению, и да не расхитят зловредные волки твоих овечушек, но пусть они, невредимые, одетые белейшим руном, принесут тебе добрый прибыток. Позволь, если тебе не в тягость, и мне хоть немного порадоваться твоему искусству, чтобы и путь, и зной казались легче. А чтобы ты не думал, что сеешь труды на ветер, знай: у меня есть посох из узловатого мирта, концы которого окованы блестящим металлом, а сверху рукою Каритея, волопаса, пришедшего к нам из плодородной Испании, вырезана голова овна с рогами, столь мастерски выделанными, что Торибий[154], пастух, между иными богатейший, в обмен на этот посох предлагал мне пса, отважного душителя волков, но ни лестью, ни посулами не смог его у меня выпросить. Но теперь, если ты споешь для меня, он будет твой навсегда.

И Монтан не стал дожидаться иных наград, но, ступая по тропе плавным шагом, начал:

Эклога вторая

Монтан и Ураний

Монтан

Идите в тень приятных взору буков,

Овечки сытые мои, уж солнце

Лучи палящие к полудню направляет.

Услышьте, как высокой речью славлю

Свет ясных глаз, и косы золотые,

И всю красу единственной на свете.

Пока мой глас и струй речных журчанье

Звучат согласно, – вы, бродя неспешно,

Цветы щиплите, и траву, и листья.

Но что там? человек, иль ствол, иль камень?

Да, верно: то пастух уснул в ложбине,

На землю голую улегшись утомленно.

По платью, росту, по плечам, по шерсти

Пса белого с ним рядом – полагаю,

Что это, коли не ошибся я, Ураний[155].

Ураний, что гармонией на лире

И словом столь искусен, знаю, будет

Моей свирели собеседником достойным.

(Поет:)

Бегите вора, овцы с пастухами:

Следит за вами волк, коварства полон,

Что много бед творит по всей округе.

Есть две дороги; скоро и проворно

Идти чрез горы, к дому путь спрямляя,

И отгонять врага, что, притаившись

Здесь или там, в расщелине, не дремлет,

Следя всегда за нашими стадами.

Никто в лесу не поддавайся страху!

Мне ведом враг; идемте же, идемте,

Я прутик лишь из тайника достану

И отгоню его одним лишь взмахом.

И коль удача нынче мне поможет

Вас провести до места, – кто весельем

Исполнен больше будет? Смело, овцы!

Идемте вместе, общею семьею;

Коль верно чую, волк неподалеку:

Я на заре зловещий шорох слышал.

Бегите, псы, Меламп и Адр[156], проворно —

Гоня врага своим бесстрашным лаем.

Никто да не поддастся лютой хитрости

Волков лукавых, стадо расхищающих,

Что нашей зависти бывает в наказанье.

Иные пастухи загоны делают,

Ограды возводя из стройных сосен,

На лай собак надежд не возлагая;

Хранимы доброй стражей, изобилуют

Руном и молоком, не зная скудости

Весной, ни летом, ни зимою голой;

И мартовских лавин не опасаются,

Коз не теряют, на лугах пасущихся:

Знать, добрая судьба таким попутна

И не вредят их овцам чары злобные,

Ни зелья не вредят, ни заклинания,

А наши падают от ветерка любого.

И волки к их стадам не приближаются.

Боятся ли богатых? Как понять,

Что грабить только нас они дерзают?

Вот мы на месте том, куда желанье

Меня влекло и понуждало

Дать песне волю жалобам любовным.

Ураний, полно спать, проснись же!

Что ты лежишь, несчастный,

День с темной ночью перепутав?

Ураний

Монтан, я спал в пещере недалече,

Как вдруг порой полночной

Меня подняли псы, учуяв волка,

И я, вскричав: «Гоните волка! Бейте волка!

Эй, пастухи, гоните волка!» —

Глаз не сомкнул до утреннего часа,

Все пересчитывая стадо раз за разом,

Покуда не уснул при свете дня

Под ясенем, где ты застал меня.

Монтан

Споешь со мною? Здесь же, в эту пору?

Ураний

Спою охотно, лишь по уговору:

Ты запеваешь стих – я отвечаю.

Монтан

Каким напевом? Я их сотню знаю.

Так, как поется про «неистовую муку»?

Иль где зачин: «Красавица, душа моя»?

Иль, может, «Ах, звезда жестокосердая»?[157]

Ураний

Ради любви моей, запой-ка ту,

Что в полдень пел, позавчера, в селенье.

Монтан

Сгорает плоть моя от плача и томленья,

Как снег под солнцем тает,

И как под ветром облачное стадо.

Что делать? Где найду отраду?

Поймет ли кто меня, как я страдаю?

Ураний

Поймет ли кто меня, как я страдаю?

Как мягкий воск от зноя,

Как от воды огонь, изнемогая,

Я избавленья не желаю:

Сладка мне боль, плач кажется игрою!

Монтан

Сладка мне боль, плач кажется игрою,

И я танцую с пеньем,

И в музыке, что в пламени, играя,

Как саламандра, не сгораю[158]:

Спасение мне в том или мученье?

Ураний