Аристотель и Данте открывают тайны Вселенной - [47]

– Вижу, ты по-прежнему любишь ходить босиком.

– Я всегда буду ненавидеть обувь.

– Надо снова сыграть в ту игру, – сказал я. – Которую ты придумал, чтобы хорошенько отлупить свои кроссовки.

– Весело было, правда?

Он так это сказал – будто понимал, что мы больше никогда в нее не сыграем. Мы повзрослели. И оба знали, что что-то потеряли.

Долгое время мы просто молчали. Сидели на ступеньках. Ждали. Я бросил взгляд на Данте и увидел, что Ножка положила голову ему на колени.

Четыре

Той ночью мы с Данте и Ножкой поехали в пустыню, на мое любимое место. Сумерки сгущались, и звезды, где-то прятавшиеся весь день, начинали появляться на небе.

– В следующий раз возьмем телескоп.

– Отличная мысль, – сказал я.

Мы лежали в открытом кузове и смотрели на небо. Ножка унеслась обследовать пустыню, и мне пришлось позвать ее обратно. Она запрыгнула в кузов и легла между нами.

– Люблю Ножку, – сказал Данте.

– Она тебя тоже.

Он указал пальцем в небо.

– Видишь Большую Медведицу?

– Нет.

– Вон там.

Я пригляделся.

– А, да. Вижу.

– Так круто.

– Ага, очень круто.

Мы молчали. Лежали и молчали.

– Ари?

– Что?

– Ни за что не догадаешься.

– Что такое?

– Мама беременна.

– Что?

– У мамы будет ребенок. Даже не верится!

– Охренеть.

– Похоже, в Чикаго было холодно, и мои предки нашли способ согреться.

Я расхохотался.

– Как думаешь, родители со временем перерастают секс?

– Не знаю. Разве его можно перерасти? Хотя откуда мне знать? Я все жду не дождусь, когда до него дорасту.

– Я тоже.

Мы снова замолчали.

– Охренеть, Данте, – прошептал я. – Ты станешь старшим братом.

– Ага, скорее, старым. – Он повернулся ко мне. – Я напомнил тебе о… Как зовут твоего брата?

– Бернардо.

– Я напомнил тебе о Бернардо?

– Мне все о нем напоминает. Иногда за рулем я думаю о нем, гадаю, нравятся ли ему машины и каким он был человеком. Жалею, что не знал его… В общем, просто не могу перестать о нем думать. Хотя я ведь толком его и не помню. Так почему для меня это важно?

– Важно – значит важно.

Я ничего не ответил.

– Ты сейчас глаза закатил?

– Типа того.

– Думаю, тебе надо поговорить с родителями. Просто усадить их и заставить все рассказать. Пусть ведут себя по-взрослому!

– Нельзя взять и заставить вести себя по-взрослому. Особенно взрослых.

Это рассмешило Данте, и мы так расхохотались, что Ножка на нас залаяла.

– Знаешь, – произнес Данте, – пожалуй, мне нужно последовать собственному совету. – Он помолчал. – Господи, надеюсь, у мамы родится мальчик. И, надеюсь, он будет по девочкам. Иначе я его прикончу.

Мы опять рассмеялись, а Ножка снова залаяла.

Когда мы успокоились, Данте вновь заговорил; ночью в пустыне его голос казался особенно тихим.

– Я должен им признаться, Ари.

– Зачем?

– Просто должен.

– А вдруг ты влюбишься в девушку?

– Без шансов, Ари.

– Они будут любить тебя несмотря ни на что.

Он ничего не ответил.

А потом я услышал, что он плачет.

Я решил дать ему выплакаться – все равно ничем помочь не мог. Мог только выслушать его боль. Было почти невыносимо, но я выдержал. Просто сидел и слушал его боль.

– Данте, – прошептал я, – неужели ты не замечаешь, как они тебя любят?

– Я их разочарую. Как разочаровал тебя.

– Ты меня не разочаровывал, Данте.

– Ты это говоришь только потому, что я плачу.

– Нет.

Я приподнялся на локтях и сел на край кузова. Данте тоже сел. Мы посмотрели друг на друга.

– Не плачь, Данте. Я ни капли не разочарован.

На обратном пути мы остановились у придорожной закусочной и взяли по бутылке корневого пива[43].

– Какие у тебя планы на лето? – спросил я.

– Буду заниматься со школьной командой по плаванию, закончу пару картин и найду работу.

– Серьезно? Ты пойдешь работать?

– Боже, ты прямо как папа.

– Ну и зачем тебе работа?

– Чтобы научиться жизни.

– Жизнь, – буркнул я. – Работа. Дерьмо. Экотон.

– Экотон?

Пять

Однажды вечером мы с Данте сидели у него в комнате. Теперь он рисовал на холстах и работал над большой картиной, которая стояла на мольберте, накрытая тканью.

– Можно посмотреть?

– Нет.

– Только когда дорисуешь?

– Да. Когда дорисую.

– Ладно, – сказал я.

Данте лежал на кровати, а я сидел на стуле.

– Читал какие-нибудь хорошие стихи в последнее время? – спросил я.

– Да нет, не особо, – ответил он рассеянно.

– Ты где витаешь, Данте?

– Тут, – отозвался он и сел в кровати. – Я тут думал о поцелуях, – сказал он.

– А.

– Как понять, что тебе не нравится целоваться с парнями, если ты никогда не целовался?

– По-моему, такие штуки мы просто чувствуем, Данте.

– Ну вот ты целовался с парнями?

– Ты ведь знаешь, что нет. А ты?

– Нет.

– Ну, может, и тебе не понравится. Может, ты просто все надумал.

– Думаю, стоит провести эксперимент.

– Я знаю, к чему ты клонишь, и мой ответ: нет.

– Ты же мой лучший друг, верно?

– Да. Но сейчас я начинаю об этом жалеть.

– Давай просто попробуем.

– Нет.

– Ну же. Я никому не скажу.

– Нет.

– Слушай, ну это же просто поцелуй. Ну правда. И мы сразу все поймем.

– Мы и так все знаем.

– Мы не узнаем наверняка, пока не попробуем.

– Нет.

– Пожалуйста, Ари.

– Данте.

– Встань.

Не знаю почему, но я послушался. Я встал.

А потом он встал прямо напротив меня.

– Закрой глаза, – сказал он.

Я закрыл. И он поцеловал меня. А я ответил на поцелуй.

А потом он начал целовать меня по-настоящему, и я отстранился.