Аристарх - [8]
— Mille mercis, monsieur![23]
— Je vous en prie![24] Рановато для торговли, нет? — задумчиво спросил Аристарх, изучая книги на прилавке. — Что это у вас здесь? Альбом карикатур? Позвольте полистать… Жилль и Домье! Отличная подборка!
— О, прекрасные гравюры, мсье! Вы, разумеется, найдете издание слегка поздноватым — видите, начало 20-х? Зато оцените состояние красок! А как шумят страницы! Ни с чем не сравнить! Прислушайтесь!
— Я беру ее, — решил Аристрах, взвешивая в руке тяжелый альбом.
— Позвольте спросить, — прищурился старикашка, потирая руки в вязаных перчатках. — Что это у вашего приятеля на плече? Там, в свертке?
— Это женщина, — лаконично ответил Аристарх. — Удачного дня, мсье! Но она не продается.
Едва мы отошли от киоска, я прошипел:
— Где, наконец, это твое кафе?
— Да вон оно! Столики уже расставлены, поспешим!
Кое-как я доковылял со своей ношей до ближайшего столика и свалил сверток в соломенное кресло. Старина Аристарх немедленно вооружился пепельницей и неистово застучал ей о решетку, подзывая кельнера.
— Что ты делаешь? — в ужасе дернул я его за рукав. — Нас заметят!
— Silence![25]
К нам подошел, вытирая руки о передник, человек. Он с большим подозрением осмотрел кресло и натурщицу в нем:
— Que puis-je faire pour vous, messieurs?[26]
— Кое-что можете. Принесите утреннюю газету, яичницу, круассаны и кофе. И ликер для мадемуазель.
— Мне кажется, — прищурился кельнер, совсем как букинист, — она в обмороке.
— Говоря о даме, в такой ранний час трудно судить наверняка, — туманно заметил Аристарх, прикуривая от спички, зажженной кельнером. — Поэтому поторопитесь. Нам с другом тоже любопытно.
— Мне кажется, я ее знаю. Почему она без одежды, мсье?
— Это моя натурщица, — пожал плечами Аристарх. — Для натурщицы вполне естественно быть без одежды, не так ли?
— Ваша натурщица? Тысяча извинений, но позвольте узнать, кто вы сами? Эта маска…
— Черт возьми вас совсем! Не для того ли люди носят маски, чтобы оставаться неузнанными? Впрочем, если вы настаиваете, моя фамилия Серюзье, — раздраженно представился мой приятель. — Надеюсь, она еще говорит о чем-то в Латинском квартале?! Мы получим свой завтрак или нет? Мы спешим!
— Господи! Зачем нам здесь завтракать? — прошептал я, глядя в спину уходящему кельнеру. — Он вызовет полицию!
— Не раньше чем мы расплатимся, — сказал Аристарх и демонически осклабился. — Так что мы успеем вернуться в Пари Мариотт, как ни в чем не бывало! Зато это отобьет у всяких проходимцев охоту критиковать мою новую манеру живописи.
— Merde! Ou je suis?[27]— простонала из своего кресла натурщица, поднимая к лицу слабо дрожащую ладонь и оглядываясь вокруг.
— Проклятье! — воскликнул Аристарх. — Весь план насмарку! Скорее, пока она не поняла, что к чему!
— Что скорее?!
— Дай сюда альбом!
Я протянул ему тяжелый том, купленный только что на набережной.
Аристарх взялся за него обеими руками, воздел над головой, на манер Моисеевых таблиц, и с глухим бумажным шумом опустил на женскую голову.
Первый колокол Нотр Дам ударил к утренней мессе. Латинский квартал просыпался. Глядя на Аристарха и натурщицу, дерущихся, как ревнивые львы, я вздохнул и подпер кулаком щеку, мечтая о кофе.
АМОНТИЛЬЯДО
Однажды старина Аристарх, прогнав сонного слугу, сам спустился в погреб и вернулся оттуда с бутылкой амонтильядо. Стекло было в пыли, так что он вытер его манжетой, повернув к лампе.
— Знаешь, что это за херес?
— Не имею представления.
— Мой ровесник! В Кадисе у одного скряги-коллекционера я купил таких две дюжины бутылок и теперь выпиваю каждый год ровно по одной. Но иногда, — нахмурился Аристарх, — я выпиваю по две или даже по три. Вот как сегодня.
— Сегодня как будто не твой день рождения?
— А я выпиваю его, когда хочу! Вдобавок я загадал, что умру с последней бутылкой в руках.
— Не говори мне, что это она, — испугался я, хорошо зная своего приятеля.
— Вздор, там осталось еще пять или семь, я точно не считал. К тому же, если подумать, запас всегда можно пополнить. То, что я мирюсь с логикой неизбежности, не означает, что я одновременно склоняюсь и перед ее арифметикой.
— Ей-богу, мне как-то неловко слушать тебя, — пожаловался я. — Что за прихоть рассуждать о подобных вещах и поминать смерть? По-моему, стоит прославлять жизнь, пока мы молоды и неплохо в ней устроены. Взгляни хоть на себя! Никогда ты не пятнал своих рук ни подлым трудом, ни торговлей и отбирал все, до чего мог дотянуться за так, не ожидая взамен никакой награды. Тебе едва перевалило за тридцать, а ты уже бросил службу, благодаря удачно награбленному в прежней должности. Конечно, тебе пришлось поразбойничать в своем департаменте, и бог знает сколько трудящихся ты оставил без крова, но зато душа твоя была спасительно рано избавлена от медленного яда чиновничьей жизни. Не всякому ведь так везет! Иной вцепится во власть — не оттащишь, а ты к ней рассудительно равнодушен. Происходя из хорошего дома, ты искушен в пяти искусствах, княжески воспитан и par ailleurs[28] дивно хорош собой. Двери любых салонов для тебя открыты, какие захочешь мужчины и женщины легко обратятся в мишень для твоих чувственных забав. Наконец, уважаемая в Европе страна продала тебе свое подданство, поэтому нет такого заморского посольства, где тебе пришлось бы клянчить визу, как какому-нибудь охотнорядскому жулику. Ты изъездил все континенты и всюду благоговейно прикоснулся к сокровищницам человеческого гения, несказанно возвысив свой ум. Воздай же хвалу Кумачовому Небу и пей эту чашу удовольствий, ни с кем ее не деля!
«Не став толком в этой жизни ни грешником, ни праведником, я умер легко и сразу, как и нагадала мне генуэзская цыганка…».
Особенности охоты на нежить в городах Российской Федерации. На обложке — рисунок автора «Taurus».
«О следующем столетии я лучше многих советских мальчиков знал, что никакого книжного Полдня оно не обещает. Звездолеты не доберутся до Туманности Андромеды, умные машины не накормят человечество, а пустыни не оросятся искусственными дождями. Пески останутся песками, потому что старая империя чересчур долго гонялась по ним за призраками, ломая собственные кости. Таким образом я постепенно понял, что подлинной Гостьей из будущего могла быть только тоскливость его ожидания».
«Двоюродный мой дед был черный колдун и философ… Стуча палкой, он входил ко мне в комнату, зубасто улыбался и вручал мне всякие мрачные диковинки: то обломок спутника со следами клыков, то мятую серебряную пулю — память о коллективизации…».
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».