Архитектор его величества - [19]

На этом Ратибор Борисович завершил свое горестное повествование о трагической судьбе Арнульфа и Мирослава и перешел к гораздо более светлому рассказу о том, как ему удалось найти меня.

Он резонно рассудил, что я, не зная русского языка, пойду за помощью к соотечественникам, и начал посещать дома всех новгородских немцев и описывать наши приметы. Потом Господь его умудрил, что немцев в Новгороде множество и такой обход займет слишком много времени, и он обратился к старшине немецкого подворья Фридриху-Гензелю — тому самому, к которому обращался и я. Ратибор посулил награду и старшине, и тому, кто укажет, где мы. Награда была столь велика, что Фридрих-Гензель немедленно созвал едва ли не всех новгородских немцев, подробно описал наши приметы и объяснил, что ищут нас не враги, а друзья, то есть если кто-нибудь нас видел, то скрывать незачем. Неудивительно, что ростовщик Христофор тут же откликнулся, рассказал про псковскую мастерскую Ганса из Мильбаха и получил заслуженную, хотя, по моему мнению, все же чересчур высокую награду. Ратибору оставалось только получить у князя Святослава охранные грамоты для меня и брата Северина, которые князь выдал сразу же и без возражений, ибо, видимо, все же чувствовал некоторые угрызения совести. Потом боярин приехал во Псков и предъявил грамоты посаднику Луке Онцифоровичу.

Кстати, брат мой во Христе, в прошлом письме я, находясь в расстроенных чувствах и будучи беспредельно утомленным плотницкой работою, не успел подробно поведать тебе о Пскове. Сейчас у меня есть и время, и силы, поэтому сделаю сие, дабы ты мог доложить его величеству не только о моем чудесном избавлении, но и о здешних укреплениях.

Псков состоит у Новгорода в вассальном подчинении, сейчас князя здесь вообще нет, и вся власть принадлежит посаднику и вече. Путь от Новгорода до Пскова по рекам составляет около ста пятидесяти, а то и двухсот миль[26] на юго-запад. Для сравнения: по словам Ратибора, по рекам от Новгорода до Киева — более восьмисот миль[27], то есть расстояния здесь столь же огромны, как в нашей великой Империи, только городов и деревень по пути встречается несравненно меньше.

Через Псков от Новгорода идет новый торговый путь в Восточное море, менее известный, но более короткий и удобный, нежели старинный «из варяг в греки» — через Новгород в Киев и далее в Константинополь. Сей новый торговый путь я изучил во время поездки с Сотко Сытинычем, как говорят в нашей родной Франконии, собственным горбом: по озеру Ильмень, потом вверх по впадающей в него реке Шелони, потом по ее притоку Узе, потом по волоку в Череху, приток реки Великой. Еще немного пройдя вниз по Великой, можно достичь города Пскова, около которого в Великую впадает река Пскова. Дальнейшая дорога мне ведома лишь понаслышке: по Псковскому, Теплому и Чудскому озерам в реку Нарву и, наконец, в Восточное море, откуда уже рукой подать до нашей славной родины.

Можно предполагать, что по сему пути будет плавать все больше и больше кораблей, и городу Пскову самим его географическим положением предначертано процветание. Но сейчас это маленький городок. В нем есть небольшая крепость, которую здесь зовут Кромом. Выстроена она так же, как новгородская, — низкие деревянные стены на низких же валах, — но гораздо меньше по размерам, ее площадь — около семи акров[28]. Каменных храмов в Кроме нет, зато каменный собор находится недалеко от города в небольшом монастыре, называемом Мирожским. Сей монастырь укреплен: как мне объяснял Мирослав Чудинович, на Руси каменные храмы вне укреплений не строятся. Но укрепления весьма слабы: высота валов — менее трех локтей[29], рвы столь же неглубоки, на валах — не стены, а частокол.

Мирожский монастырь является ближней крепостью при защите города с запада: меньше мили[30] от Крома с другой стороны реки Великой. Как поведал Лука Онцифорович, есть тут и дальняя крепость — городок Изборск, в дне пути на запад. В свою очередь, Псков является передовой крепостью Новгорода на западе. На севере такой крепостью является Ладога. Должен признать, что система укреплений Новгородской земли выглядит стратегически продуманной, хотя осуществлена она весьма скромно: из виденных мною русских крепостей мало-мальски сравнима с нашими только ладожская.

Вот, пожалуй, и все, что я хотел бы рассказать про укрепления Пскова. Лучше я поведаю тебе, как в сем городе прошли мои именины, которые я, несмотря на печальные известия о гибели Арнульфа и Мирослава, без преувеличения могу назвать самыми радостными за пятьдесят один год моей бренной земной жизни.

Вечером двадцать пятого дня сентября Лука Онцифорович, как и обещал, давал ужин для наиболее именитых горожан. Всего присутствовали около двадцати гостей. Ратибора Борисовича посадили по левую руку от хозяина, меня — по правую, то есть на самом почетном месте. Я впервые был на русском пиру и, признаюсь, ожидал увидеть варварское пиршество в духе сказок про Валгаллу — ведь Русь некогда управлялась норманнами, да и сейчас, как я тебе уже писал, все здешние князья ведут свой род от них. Но пир проходил на удивление благонравно и чинно: возможно, это было связано с тем, что среди гостей были священники, но в нашей славной Империи это не помешало бы разгулу, в котором, что греха таить, и прелаты могли бы принять живейшее участие. Длинный и широкий стол ломился от разнообразнейших яств, слуги все время подносили нам новые блюда и чаши с самыми изысканными винами. Вообще говоря, соблюдать умеренность в еде и питии, полезную после полуголодного питания у Ганса из Мильбаха, мне становится все труднее и труднее.