Аргонавты - [5]

Ничего,- беспомощно развел руками слуга,- она так и бродит по саду, словно дурочка. А ее ступни даже земли не касаются, так и плывет, так и плывет!

Взгляд царя заледенел. Глаза превратились в пронзительные щели, мечущие молнии.

И это все, из-за чего ты меня рискнул побеспокоить?

Да, господин,- растерянно отозвался слуга, жалея, что боги его не наделили должным красноречием.

И в самом деле, как передать восторг от увиденного, если лишь самые обыденные слова приходят на ум?

А раз это все, то вот и награда по трудам!- встал Афамант, хлопком ладоней призывая слуг.

Тотчас в залу вбежали вооруженные воины.

Возьмите эту негодную собаку - и дайте ему сто ударов плетью, чтобы впредь он запомнил, каковы ласки и милости его царя!

О, пощади, господин! - взвыл раб, услышав при- суд: человек, подвергшийся подобному наказанию, выживал редко, и даже уцелев, навсегда оставался калекой, принужденный влачить жалкое и убогое существование, при котором и смерть казалась благодеянием.

Но Афамант на все мольбы лишь махнул рукой.

И тут что-то словно вдохнуло новые, доселе неизведанные силы, в тщедушного раба. Он распрямился, словно тряпичных, расшвыряв воинов, которые вцепились в него с двух сторон.

Так будь ты проклят, ненасытный царь! Пусть и ты, и твои дети будут принуждены до скончания веков...

Короткий свист метнувшегося в воздухе ножа заставил навеки умолкнуть мерзкую глотку. Афамант в ярости потрясал руками:

Сегодня же! Сейчас же на самой большой площади разложить костры - десятки, сотни его соплеменников найдут свою смерть в отместку за то оскорбление, которое извергли эти презренные уста! - и указал на уже хладеющий труп с пронзенным горлом. Удар был так силен, что лезвие вошло в плоть почти по рукоятку. Глаза мертвеца бездумно смотрели в пространство над головой. И вдруг мертвец шевельнулся. Присутствующие оторопели. Вернее, раб раздвоился: тело, грязное, залитое кровью, по-прежнему валялось на полу, но, Афамант мог бы поклясться, что зрение его не обманывает, тот же раб стоял напротив, свободный от цепких рук воинов, живой и невредимый. И этот, второй, словно не замечая простертое на плитах зала тело, шагнул к царю.

Я не закончил! - с насмешкой молвил раб. Но куда подевались страх и угодливость, что стало с изможденным лицом, на котором разгладились морщины? И ростом, этот стоящий, был выше своего убитого двойника.

Речь текла плавно и неторопливо. А царь и воины не могли сбросить охватившее члены оцепенение, внимая жутким словам.

О, Афамант! В слепой гордыне ты решил, что вправе взять на себя право на человеческую жизнь или смерть! И боги разгневались на тебя. Олимп никогда не вмешивается в людские дела без нужды, но твоя жестокость, тщеславие и самолюбование переполнили чашу терпения! Отныне ничего в твоей судьбе и в судьбах твоих детей не минет пристального взора самых небес! Остерегайся, великий царь!

Сколько помнил себя Афамант, рано оставшись сиротой и наследовав царство отца, никогда и никто не вкладывал в привычное обращение «великий царь» столько презрения и брезгливости. Афамант сглотнул - ему было страшно. Страшно так, как бывает лишь в раннем детстве, когда после глупой сказки ты не можешь уснуть, и не можешь никому признаться, что, насторожившись, ждешь неведомую опасность, ужасное чудовище, еще более страшное от того, что ты даже вообразить себе не можешь, какое оно, как выглядит и откуда, из какого темного угла покажется, чтобы подвергнуть тебя всем тем мукам, которые в силах вообразить детский разум.

И тут Афамант завизжал - холод, сковавший члены, отступил, и, лишь получив возможность говорить, царь пронзительно заорал:

Уберите это! Уберите это отсюда!

Но бездейственны и молчаливы слуги. Да и нет уже никого, лишь мертвое тело, да густеющая на цветном мраморе лужица крови.

Афамант обвел залу ошарашенным взглядом: двойник мертвеца ведь говорил о чем-то еще, о чем-то предупреждал, но все, словно после ночного кошмара, выветрилось из головы, оставив место лишь смутному страху да твердому убеждению, что ничья кровь не обагрит больше руки царя.

В конце концов я зачем-то держу палачей! - нашел выход примирившийся с тревожными предчувствиями Афамант, сдирая со стен и снимая с пояса оружие, единственное украшение, которое признавал царь.

Было душно дышать. Хотелось в сад. На воздух. Вздохнуть полной грудью. Афамант, перешагнув через тело раба, стараясь не попадаться на глаза слугам, заспешил по ступеням, ведущим в его излюбленный уголок сада, к озерцу, где от воды всегда, даже в жаркий и знойный полдень, веет прохладой.

Что же еще наобещал мне призрак? - терзался царь, не в силах вспомнить.

А ноги сами несли по тропинке, устланной белой отшлифованной морем, галькой, только мелкие брызги летели из-под сандалий, ударяясь в древесные стволы.

Кто ты? - вопрос у Афаманта вырвался раньше, чем царь успел подумать.

У самой воды, опустив голову, так, что концы длинных волос касались водной глади и, подхваченные незримым течением, колыхались, словно неведомые водоросли, сидела девушка. При словах царя она подняла на пришельца глаза.

Афамант заглянул в нереальную глубину зрачков и - в ту же минуту погиб. Любовь накатила волной, не оставив в сердце места ни былым привязанностям, ни обычным развлечениям, словом, всему тому, что доселе составляло жизнь Афаманта.