Ardis. Американская мечта о русской литературе - [35]

Первым описавший вселенную ГУЛАГа Солженицын поначалу делал весьма успешную литературную карьеру в СССР, но с окончанием оттепели попал в опалу, и его перестали печатать. Зато на Западе уже в 1968 году были опубликованы романы «В круге первом» и «Раковый корпус», которые сделали Солженицына международной величиной. Профферы приехали в Москву в разгар травли писателя. Осенью 1969 года, уже после их отъезда, он будет исключен из Союза писателей. В 1970 году Солженицын получит Нобелевскую премию по литературе, но его преследования не будут прекращаться вплоть до высылки из страны в 1974 году.

Cудя по всему, Профферы весьма интересовались восприятием Солженицына на родине: «Мнения о Солженицыне как писателе в Советском Союзе весьма разнятся. Некоторые считают его великим писателем, подобным Толстому. Большинство проводит различия между его политической значительностью и художественными способностями. Многие соглашаются, что он не в состоянии справиться с жанром романа, особенно когда отходит от своего главного предмета, тюремного лагеря»[206]. К моменту приезда в Москву в 1969 году Карл уже читал ранние произведения Солженицына, но признается: «Не представляю, чтобы я смог прочесть его романы повторно»[207]. «Я бы сказал, что Солженицын поэт глумления, но этого, самого по себе, недостаточно для искусства, — пишет Проффер в 1976 году, — Впрочем, именно его тяжелая ирония и удары кувалдой… позволяют атаковать советский строй, и никто не сомневается в его превосходстве как историка и поэта Архипелага»[208].

Вероятно, самыми активными пропагандистами Солженицына в кругу Профферов были Копелевы (позднее их взгляды, как часто бывает, поменяются). Лев работал с Солженицыным в одной шарашке, и тот вывел его в романе «В круге первом» под именем Рубина. Именно Копелев передал рукопись «Одного дня Ивана Денисовича» в редакцию «Нового мира».

В другом месте своих воспоминаний Карл походя упоминает Солженицына, размышляя о Надежде Яковлевне: «Она не сидела в лагере и не соперница Солженицыну в этом отношении, зато лагеря не искривили ее и не сузили ее фокус… И, не в пример Солженицыну, в том, что будет написано на бумаге, она ни на какие компромиссы не шла. Ни одного абзаца она не вычеркнула, ни одного слова не изменила, чтобы напечататься в СССР (также, в отличие от него, она не обеспокоилась стать членом Союза писателей и никогда не надеялась получить Ленинскую премию)»[209].

Впрочем, в общественной полемике по поводу того, как посмел Солженицын в «Бодался теленок с дубом» вывести Твардовского человеком со слабостями, а не в образе «святого», Проффер встает на сторону Солженицына: «Враждебность некоторых критиков проистекает прежде всего из обыкновения русских предпочитать жития святых откровенным биографиям»[210].

Имя Солженицына снова всплывает в воспоминаниях Карла о Бродском: «Он осудил Солженицына, назвав его сочинения просто-напросто апофеозом социалистического реализма (не первый и не последний раз мы это слышали)»[211]. Но эта оценка Бродского и в целом сдержанное отношение самого Проффера к творчеству Солженицына не помешает ему присутствовать в RLT, хотя «тюремную литературу» Карл считал «важной с социальной точки зрения, но не с литературной»[212]. Наконец, именно «Ардис» в 1987 году опубликует роман Войновича «2042», где тот под именем Сим Симыча Карнaвалова выведет Солженицына как лжепророка и тирана. Войнович в интервью для этой книги будет с удовольствием описывать скандал, который вызвал его образ: «Как ты смеешь?! — говорили ему. — Это же Солженицын!» «Но мне и у Толстого не всe нравится»[213].

С одной стороны, Солженицын был уже слишком высоко, чтобы начинающие издатели могли его себе позволить. В тот момент, когда Профферы начнут пробовать себя в издании не только прошлого, но и настоящего, нобелевский лауреат переберется в США и станет самым растиражированным на Западе современным писателем из России. С другой стороны — открывать издательство с прозы, которую в СССР считали глубоко антисоветской, Профферы, очевидно, не хотели. Дистанция, выбранная ими по отношению к собственному правительству, стала важной отличительной особенностью их будущего предприятия.

«Ардис» в отличие от подобных ему издательств русской литературы, парижского Ymka Press и мюнхенского «Посева», никогда не брал денег от ЦРУ. Поначалу Профферы предпочитали держаться подальше и от тех острых вопросов, которые могли вызвать гнев Советов. Приведу здесь их характерное заявление, опубликованное в первом томе RLT в 1971 году: «Мы не будем публиковать статьи о литературной политике или подобную этому критику в духе холодной войны, не важно, американского или советского сорта. Это литературный журнал, а не политический»[214].

Характерно, что даже, казалось бы, в очевидных вещах Карл, по крайней мере поначалу, пытается подбирать слова, избегая политизации. Вот примечательная оговорка в том же первом томе RLT по поводу Бродского: «Его собственная поэзия еще не нашла редакционного признания в Советском Союзе»[215] — будто бы речь идет всего лишь о молодом поэте, который никак не может опубликоваться, поскольку редакторы сомневаются в коммерческих перспективах его издания.