Арарат - [89]

— Куда ранен? — быстро спросил Денисов.

— В плечо.

— Кость задета?

— Нет. Немецкий снайпер метил в голову, но пуля пробила мякоть предплечья.

— Ну, легко отделался, — успокоился Денисов.

* * *

Асканаз был отправлен на лечение в один из московских госпиталей. К концу января он уже почти оправился. Желая отыскать кого-нибудь из московских знакомых, он начал перелистывать тетрадку с адресами, и вдруг взгляд его упал на полустертую карандашную запись: «Нина Михайловна Захарова». И рядом, в скобках, стояло имя: «Дима».

Асканаз сразу вспомнил бой за населенный пункт В., гибель матери Нины, спасение Димы… Потеряв мать, Нина решила вернуться в Москву вместе с сынишкой. Асканаз открыткой дал ей знать о том, что лежит в госпитале, и на следующее же утро Нина пришла навестить его.

Хотя Асканаз и Нина мало знали друг друга, но обоим казалось, что они старые знакомые. Нина сразу привлекла внимание всей палаты. Она была одета со вкусом, на ее раскрасневшемся от мороза лице сияли синие глаза. Но от Асканаза не ускользнуло, что под внешним оживлением Нины таится какая-то печаль.

Асканаз рассказал Нине о том, как он был ранен. От нее он узнал, что Дима находится на попечении ее старшей сестры Оли, а сама она работает где-то управделами, но работа ее не удовлетворяет.

Вскоре Асканазу разрешили ходить, и он много времени проводил в комнате отдыха. В следующее посещение Нины он обратил внимание на то, что она то и дело вспоминает сына. Видно было, что весь смысл жизни для нее сосредоточен в Диме. Когда Нина стала еще раз благодарить Асканаза за спасение сына, он с ударением повторил то, что и до этого говорил ей не раз:

— Вашего Диму спас Григорий Поленов!

— Григорий Поленов… Скажите, вы хорошо его знаете? — задумчиво спросила Нина.

— Не плохо! — тоном, в котором звучало одобрение, ответил Асканаз.

— Уже третье письмо мне пишет…

— Ну как, поправился?

— Его перевели в госпиталь в Орехово-Зуево. Сильно мучила его рана на голове. Теперь ему, наверное, лучше — видно по письму. Грустные вещи он пишет… но как-то своеобразно…

— Это похоже на него, — улыбнулся Асканаз.

— А-а, значит, вам знаком его стиль? Хотите, прочту?

И, не дожидаясь согласия Асканаза, Нина достала из маленькой сумочки письмо и начала читать вслух:

— «Здравствуйте, Нина Михайловна!

Видно, недаром записали вы свой адрес и положили мне в карман. Когда я пришел в себя и увидел этот листок, то сказал себе: «Это тебе, Григорий, не клочок бумажки, а путевка в жизнь! Если мозг мой не сыграет шуток со мной (а врачи, оказывается, первое время боялись, что у меня сотрясение мозга), — говорю я себе, — напишу-ка я хорошее письмо Нине, расскажу ей свои горести». Ведь жену мою, бедную Тоню, эти проклятые угнали в Германию… Сама ты мать, поймешь — ведь Тоня готовилась стать матерью. Хорошая она женщина была, не встречал другой такой!.. Думаю я и говорю сам себе: «Эй, проклятый фашист, всадил мне пулю за ухо и решил, что покончил все счеты со мной? Нет, брат, мои счеты с тобой еще не покончены. Погоди еще, встану на ноги и, чего бы мне это ни стоило, доберусь до тебя!» Вот какие дела, уважаемая Нина Михайловна. Диму поцелуйте за меня, скажите, что его целует раненый боец, и еще скажите… Ну, что бы ему такое сказать хорошее? Ведь я не знаю, как нужно обращаться с детьми. Ну, сами что-нибудь скажите подходящее, Нина Михайловна. Рана была бы вдвое мучительнее, если б я не вспоминал о том, что Дима сейчас находится в безопасности, у матери. Значит, стараюсь терпеливо переносить боль. Ну, вот и все. Примите мой привет. Хотел бы знать, где моя Тоня, — больно думать о ней…»

Нина сложила письмо и опять спрятала в сумочку.

— Дайте-ка мне адрес, напишу и я ему несколько строк… Прошу вас, не забудьте ответить ему. Получать письма — это большое утешение для раненых бойцов, знаю по себе.

— Ну, что вы, конечно, непременно напишу!

Частые посещения Нины навели кое-кого на подозрения. Но с течением времени для всех окружающих стало ясно, что отношения их носят иной характер. Нина вначале относилась к Асканазу слегка настороженно, но вскоре она убедилась, что имеет дело с человеком, который будет ей попросту другом, и другом хорошим.

В начале февраля, когда Асканаз уже совершенно поправился, он получил предписание явиться в отдел кадров Народного Комиссариата Обороны. В комиссариате Асканаз встретился с Денисовым. Асканаз узнал, что Денисова вызвали в Москву и что он передал командование дивизией командиру 625-го полка Синявскому. Асканаз сразу понял, что Денисов говорил о нем в отделе кадров комиссариата.

— Значит, так, товарищ майор: три месяца будете учиться на курсах при Военной академии имени Фрунзе. Военный опыт у вас уже есть, постарайтесь овладеть теорией. Вы же историк, не так ли?

— Снова учиться?… Ведь я уже успел приобрести известные знания на курсах.

— Да, у вас есть кое-какая подготовка и боевой опыт. Но этого мало…

…И Асканаз начал учиться в Военной академии. Каждый день у него был уплотнен до отказа, он занимался даже по воскресным дням, не оставляя себе времени ни для отдыха, ни для развлечений. Но как-то, в начале апреля, уступая настояниям Нины (которая иногда звонила ему), Асканаз отпросился вечером и поехал к ней. Нина жила в деревянном домике в одном из старых районов Москвы. Домик плохо отапливался, и Нине часто приходилось отвозить ребенка к сестре. «Конечно, Нина тоскует в одиночестве», — думал Асканаз. Но где же был отец ее ребенка? Нина никогда не упоминала о нем, а сам Асканаз считал неудобным расспрашивать. На стене висела увеличенная фотография Димы. Если бы муж Нины был в армии, его портрет висел бы рядом с карточкой сына.