Арарат - [85]

— На фронте я не была. Но раненые говорят со мной откровенно.

— Вот и хорошо, — может быть, вы ответите мне на такой вопрос. Я часто выступаю на собраниях и приблизительно знаю, как действует слово оратора на слушателей. Но как действует искусство? Мне интересно ваше мнение об этом.

— Если вы говорите о настоящем искусстве, в котором нет фальши, оно способно повести людей на подвиг.

— И вы не преувеличиваете?

— О, нет! У народа должно быть представление о прекрасном, и за это прекрасное он должен бороться. Вот как вы думаете, во имя чего боролись греки с троянцами?

— Вы задаете мне тот же вопрос, который задавал Цлик-Амрам Геворку Марзпетуни.

— О, нет! Он спрашивал о том, почему Ахилл не желал сражаться с троянцами, пока те не убили Патрокла. Я спрашиваю о другом и сама отвечу на свой вопрос. Елена была символом красоты, свободы и чести своей родины. И греки сражались во имя своей чести и свободы, то есть во имя того, что является самым возвышенным к прекрасным на свете. Иначе показалось бы просто смешным, что люди могли, хотя бы тысячи лет назад, затеять войну из-за похищения одной женщины.

— Любопытное объяснение!

— Мы все время говорим о том, что враг грозит уничтожить наши завоевания, заставить нас забыть о нашем славном прошлом, покрыть завесой мрака наше настоящее; мы вспоминаем имена Толстого и Репина, Вардана Мамиконяна и Хачатура Абовяна и все это связываем с защитой свободы нашей родины. Если эти мысли выразить средствами искусства, их влияние огромно!

— Вот как… А один из моих приятелей утверждал, что все эти концерты и здесь и на фронте — лишь потеря времени: мол, найдутся ли желающие слушать пение, перед тем как идти в бой?

— Надеюсь, вы сумели разубедить своего приятеля?

— Нет, представьте себе, мне это не удалось. Уверен, что вы сумели бы…

— Во всяком случае, постаралась бы, — улыбнулась Ашхен.

— Постарались бы? — переспросил Берберян, не отрывая взгляда от лица собеседницы.

— Непременно. Чувство возвышенного и прекрасного легче всего внушаются средствами искусства! — уверенно закончила Ашхен.

Они свернули на улицу Налбандяна. Переходя через улицу, Берберян взял Ашхен под руку и тихо промолвил:

— Говорите же…

Ашхен ускорила шаги и, дойдя до тротуара, высвободила руку.

Она поняла, что ее спутнику хотелось не столько вести разговор, сколько слышать голос собеседницы; безошибочное женское чутье говорило ей, что Берберян начинает увлекаться ею. Ашхен вскинула голову: пусть почувствует ее спутник, что Ашхен тотчас же откажется от дружеских отношений с человеком, который осмелится подойти к ней как искатель развлечений…

На этот раз Ашхен была не права. Мхитару нравилась Ашхен, нравился ее своеобразный разговор, но он никогда не позволил бы себе зайти слишком далеко.

Берберян чувствовал, что слова Ашхен являются как бы необходимым дополнением к его мыслям, и ему хотелось, чтобы эта привлекательная женщина в косынке с красным крестом продолжала говорить. Он выискивал в уме вопросы, которые могли бы заинтересовать Ашхен и заставить ее высказаться. Но не успел он открыть рот, как перед ними вырос Тартаренц и преградил дорогу.

Берберян нахмурился и собрался было оттолкнуть его, но по каким-то признакам уловил, что Ашхен этому незнакомцу не чужая.

С первого взгляда можно было сказать, что Тартаренц чем-то сильно обрадован. Широкая улыбка придавала его лицу глуповатое выражение. Эта улыбка была знакома Ашхен, и она со стесненным сердцем ждала какой-нибудь неприятности. Одно веко Тартаренца приспустилось, создавая впечатление, что левый глаз поврежден. Правый он сильно щурил, так что заглянуть ему в глаза было невозможно. И сам он не пытался глядеть прямо на собеседника, должно быть, из опасения, что окажется не в состоянии выдержать испытующий взгляд.

Тартаренцу давно хотелось завязать знакомство с Берберяном. До него дошло, что Берберяна раза два видели с Ашхен, и он мечтал как-нибудь встретить их вместе. И вот судьба улыбнулась ему.

— Товарищ Берберян, я знаю, что вы друг Вртанеса. Следовательно, вы друг нашей семьи… — и он сперва показал на Ашхен, а затем торжественно приложил пальцы к своей груди жестом, говорящим о том, что Ашхен является его собственностью, находится у него в подчинении.

Теперь Берберян догадался, кто стоит перед ним. С невольным сожалением перевел он взгляд с Тартаренца на Ашхен. Смысл этого взгляда не ускользнул от Ашхен, и ее охватил неясный гнев не то против мужа, не то против своего спутника. Закусив губу, она незаметно притопнула ногой, но, как обычно, сумела подавить раздражение и приняла равнодушный вид.

— Ашхен, — заговорил Тартаренц, — почему ты до сих пор ни разу не пригласила к нам товарища Берберяна? Пригласи же его, я сегодня купил хорошее мясо на шашлык.

Берберян видел, что Ашхен неприятна встреча с Тартаренцем и его настойчивость. Он вежливо отклонил предложение под предлогом, что его ждут дома.

Но Тартаренц решил не упускать удобного случая. Он в душе даже выругал Ашхен за безразличие. Обычно принимавший вид человека ревнивого, он на этот раз без стеснения готов был использовать явную симпатию Берберяна к его жене. С той же широкой улыбкой на лице он снова обратился к Берберяну: