Арарат - [83]

— Ну, дай бог силы и сноровки его рукам!

— Вот из-за этого и лишился сна и отдыха мой старик! — продолжала свой рассказ Парандзем. — Пускай, говорит, я буду здесь мучиться… лишь бы  т а м  дела шли хорошо!

— Знаю я, наш Нерсес честный работник. Ах, если бы все так повернулось на свете, чтобы люди не зарились на чужую землю, — тогда бы не плакало кровавыми слезами столько матерей!..

— Эх, Шогакат, живу я, как одинокая: Мхитар мой по целым дням глаз не кажет. Нерсес приходит измученный, сразу спать заваливается, а я все одна да одна… И тебя часто не бывает, так что не с кем душу отвести. Сижу и думаю и, как ни прикидываю, все получается, что труднее всего нам, матерям, приходится. Рожай сына, расти его, а потом сиди и жди, вернется он с войны или нет… Тот, кто войну затевает, — враг всем матерям на свете!

— Враг матерям и враг родной страны! — с ударением сказала Шогакат.

За окном раздался пронзительный писк и щебет. В нише карниза, наверху, ласточки свили себе гнездо и вывели птенцов. Мать-ласточка с тревожным щебетом налетала на кошку, подобравшуюся к гнезду, клевала ее и била крылом; на подоконнике пищал выпавший из гнезда желторотый птенчик. Шогакат гневно крикнула: «Брысь!» — и согнала кошку с карниза. Но ласточка долго не могла успокоиться: влетев в открытое окно, она с писком носилась вокруг Шогакат и билась о стены комнаты. Напрасно Шогакат показывала ей птенчика, — ласточка точно обезумела от испуга за своего детеныша.

— Эх, мать ведь… материнское сердце болит… — с жалостью заметила Парандзем.

— Что же делать? — озабоченно проговорила Шогакат. — Ведь пока не положим птенчика обратно в гнездо, она не успокоится… А какой маленький, весь дрожит… Эх, если б Цовинар зашла, — взобралась бы, положила в гнездо!

Парандзем подняла стул и поставила его на подоконник.

— Ты что это делаешь? — встревожилась Шогакат.

— Положу птенца.

— Ну, как же ты… Давай лучше я!

— Меня не пускаешь, а сама хочешь лезть! Нет, уж лучше я попробую, хоть на десяток лет да помоложе тебя!

Парандзем прикинула на глаз расстояние до карниза и озабоченно покачала головой. Рядом с первым стулом водрузили второй, на их сиденья поставили третий, и Парандзем с неожиданным для своих лет проворством вскарабкалась на него. Крепко держась одной рукой за оконную раму, она потянулась и нащупала выемку в карнизе. Шогакат придержала стул, приговаривая:

— Осторожней, Парандзем-джан, не накличь беды на себя и на меня! Играет что-то левый глаз у меня, нехороший это знак… Ну как, дотянулась?

— Чуточку не хватает… Подложи-ка мне под ноги подушку, может, дотянусь…

Шогакат осторожно подложила подушку.

— Ага, теперь дотянулась. Ну, давай птенчика!

— Ой, куда я его дела? А-а, вижу, на постель положила!

Мать-ласточка продолжала щебетать. Но щебет ее становился тише, в нем все явственнее слышались ласковые умиротворенные ноты, и наконец она выпорхнула из комнаты и юркнула в гнездо.

— В пот тебя бросило, Парандзем-джан? — заботливо спросила Шогакат, когда та наконец спустилась с окна. — Я тоже уморилась.

И две старые женщины с улыбкой посмотрели друг на друга.

* * *

В лагере, где проходил военную подготовку Ара, была назначена встреча бойцов с работниками искусства.

Вртанеса и сына Парандзем — Мхитара, направленных на эту встречу, сопровождали Ашхен и Маргарит и несколько певцов и артистов. Вртанес не стал возражать, когда Шогакат-майрик пожелала отправиться вместе с ним.

— Я не помешаю вам, хочу только увидеть моего Ара…

Шогакат уже больше месяца не видела Ара. И теперь, сидя во втором ряду, она не выпускала его руки из своих натруженных рук, не сводила глаз с лица сына. Хотя он сильно загорел от весеннего солнца и выглядел намного здоровее, выражение его лица оставалось по-прежнему юношески наивным.

Шогакат расспрашивала сына, чем он укрывается по ночам, не трудно ли ему подниматься на горы во время учений. В ответах Ара чувствовалась обычная самоуверенность юноши, который вышел из-под материнской опеки и все больше привыкает к самостоятельности. Успокоенная Шогакат-майрик внимательно смотрела на сцену.

Первыми выступили Вртанес и Мхитар Берберян. За ними — полковник и сержант, затем женщина-врач и боец. Шогакат-майрик больше всего интересовал вопрос о том, сколько еще продлится война и на сколько она сможет передвинуть на будущей неделе красные флажки на карте. В словах выступавших таилась тревога — летом ожидались крупные бои. Вртанес говорил о грядущих затруднениях, и Шогакат почувствовала себя слегка задетой. Дома он уверял, что все будет хорошо, говорил даже о близкой победе… Значит, он только хотел успокоить ее? Неужели сын не понимает, что такие утешения еще больше настораживают? Хорошо, она с ним еще поговорит!

На сцене пели, декламировали.

К роялю подошла Маргарит. Ара глубоко вздохнул и высвободил руку из рук матери. Впервые предстояло ему слышать публичное выступление любимой девушки. Шогакат любовно поглядывала то на сына, то на будущую невестку.

— Хорошая какая, правда, мама?.

— Очень хорошая, родной мой.

Шогакат подтверждала, что Маргарит играет хорошую вещь, — так она поняла вопрос сына. А для Ара хороши были и исполнение и прежде всего сама пианистка; хороша была клавиатура рояля, которой касались пальцы Маргарит, хорош был зрительный зал и хороши были зрители, так внимательно слушавшие любимую им девушку.