Арарат - [132]

Ашхен никому не показала письмо мужа, так как вообще не имела привычки читать другим его письма, хотя часто корреспонденты газет просили у нее письма фронтовиков (всем было известно, что покинувшие госпиталь бойцы переписывались с ней).

В воскресный вечер Ашхен лежала на кровати, уложив Тиграника рядом с собой. Она рассказывала ему об отце, который сражается со злыми фашистами, сказки о воробушках и котятах, и под ее рассказы Тиграник незаметно уснул. Ашхен взяла со столика газету и стала просматривать сообщения Совинформбюро. В газете писали об «упорных оборонительных боях на Кавказском фронте…» Стоял конец октября.

Ашхен прочитала о том, как снайперы на одном из участков фронта прицельным огнем уничтожили 126 гитлеровских солдат и офицеров; о том, что «их пример воодушевляет других бойцов…» А как же Тартаренц? Ашхен еще не решила, что она ответит мужу. Он сообщает, что был ранен. По какому же адресу писать ему, почему он не указал? Тревога Ашхен росла. Когда она еще получит новое письмо?.. Отложив газету, она потушила лампу и натянула одеяло повыше.

Через час Ашхен уже крепко спала. Под утро в дверь постучали. Но Ашхен снилось, будто она стоит на какой-то высоте и ей надо спрыгнуть вниз. И вдруг сквозь сон она услышала стук. Она присела, прислушалась. Уже рассветало. Кто бы это мог быть? Стук повторился. Она встала, остановилась на пороге комнаты и спросила: «Кто там?», но неизвестный ничего не ответил, он продолжал настойчиво стучать. Ашхен громко крикнула:

— Все равно не открою, пока не назовете себя!

Из-за двери донесся слабый голос: «Ашхен…»

Это был голос Тартаренца! «Неужели его уже выписали из госпиталя?» — подумала она с неясной тревогой в душе. Ашхен накинула на себя платье.

— Ашхен… — снова окликнул из-за двери Тартаренц на этот раз уже заметно встревоженным голосом.

Выйдя в коридор, Ашхен открыла дверь. Тартаренц быстро вошел. Ашхен повернула выключатель и внимательным взглядом окинула его. Шинель на нем была изрядно потрепана. Топая сапогами, он сделал несколько шагов и остановился. Пилотка сползла назад, он, видно, давно не брился, левый глаз припух. По его нерешительным движениям она поняла, что он чем-то сильно озабочен. Когда Тартаренц, сделав над собой усилие, обнял ее, она с трудом сдержала желание оттолкнуть его.

Он, по-видимому, заранее обдумал, как себя вести: тяжело вздохнув, он притянул ее к себе и прижал ее голову к груди.

— Эх, бессердечная, не понимаешь, что тоска по тебе убивает меня! — пробормотал он, целуя Ашхен в губы и чувствуя, что она не отвечает ему.

Проснулся Тиграник. Тартаренц кинулся к сыну, взял его на руки и начал целовать, нашептывая какие-то ласковые слова. Все еще ошеломленная, Ашхен подошла к нему и спросила:

— Уже вылечился?

— Да, Ашхен-джан, хотел уже здоровым приехать к тебе, я взял отпуск.

— Да?

Это было произнесено с таким недоверием, что Тартаренц обиженно пробормотал:

— Что это, ты как будто не рада мне?

— Не говори глупостей, конечно, рада. Что бы тебе дать поесть?

Тревога Тартаренца как будто улеглась.

— Что же там привередничать? Давай что есть! Думаешь, я не знаю, что сейчас не легко все достается?

Накормив мужа, Ашхен подошла к сидевшему на коленях отца Тигранику, чтобы одеть его.

— Зачем берешь ребенка? — удивился Тартаренц.

— Хочу отвести к Седе. Ты же уйдешь из дому?

— Нет, моя бесценная, я хочу побыть с Тиграником, я так соскучился о нем. А ты возвращайся домой поскорее.

— На сколько дней тебе дали отпуск?

— Ого, уже надоел? Приходи вечером, поговорим.

Ашхен с тревогой в душе ушла в госпиталь.

…Проводив Унана до санбата, Тартаренц сам явился к военврачу. Осмотр показал, что осколок снаряда рикошетом слегка задел правое плечо.

— Ну ладно, нечего стонать! — пристыдила Тартаренца сестра, перевязывавшая ему рану. — Погляди кругом: другие ранены посерьезнее и то не хнычут так…

В санитарном поезде, перебрасывавшем раненых в тыл, каким-то образом оказался и Тартаренц. Он старательно избегал встреч с Унаном. В Тбилиси Тартаренца приняли в один из госпиталей и через несколько дней, как выздоровевшего, выписали, оформив документы для возвращения на фронт. Отстав от группы направлявшихся на фронт бойцов, Тартаренц пробрался в поезд Тбилиси — Ереван. Он надеялся, что Ашхен смягчится при виде раненого мужа-фронтовика и достанет ему какие-нибудь документы, которые избавили бы его от возвращения в полк.

Прием, оказанный ему Ашхен, расхолодил его и вызвал сильное раздражение. И он стал обдумывать, какой бы найти выход.

К вечеру вернулась Ашхен, так и не успевшая принять какое-нибудь решение. Она наскоро приготовила обед, прибрала комнату и раньше времени уложила Тиграника спать. Затем она принялась стирать и штопать. Она невольно обратила внимание на то, что, прежде чем отдать ей гимнастерку, Тартаренц украдкой вынул из кармана какие-то бумаги и переложил их в карман домашней куртки.

Ашхен заговорила с ним о его последнем письме.

— Получила твое письмо. Ты писал о своих подвигах…

— Ну и что же? Кто их ценит? — безнадежно покачал головой Тартаренц.

— Подвиги, совершенные на фронте, всегда отмечаются.