Апостол свободы - [97]

Общий нашел доброжелателя и союзника в лице Анастаса Хинова, затаившего злобу на Левского с тех пор, как тот наказал его за вскрытие корреспонденции комитета. Оба они, Общий и Хинов, были людьми, которые не терпят способностей и добродетелей в других людях. Они завидовали Левскому и ненавидели его не потому, что он ошибался, а потому, что обычно бывал прав. Общим руководило ревнивое тщеславие, оно толкало его на самые смешные безрассудства, лишь бы превзойти Левского; он не хотел его страшной ответственности, ему нужна была только его слава, признание. Отсюда и его хвастовство, его стремление произвести эффект, действовать на свой страх и риск, не считаясь с тем, отвечают ли эти действия общему направлению работы. Хиновым же владело озлобление и болезненное желание любым способом ранить или унизить Левского. Обоим не хватало широты взглядов и высоты духа, они не терпели критики и не умели обуздать личное самолюбие. И если Общий удовлетворял его, бушуя в Орханийском районе, то Хинов утолял жажду мести, распуская про Левского разные слухи, обвиняя его во лжи, в стремлении к диктаторству, в том, что он нарочно по три — четыре месяца задерживается в одном месте, чтобы пользоваться средствами комитетов, что дела ой не делает, а только живет на чужой счет и т. д. В этом духе он написал Левскому злобное письмо, в котором перечислял все его прегрешения, а в конце заявлял: «и пчелы до времени почитают трутней, а потом обрывают им крылья, когда увидят, что они только хотят есть на всем готовом. Ты укоряешь Д., а никакого права на это не имеешь. Он тебе деньги дал, а не ты ему, и знай, что заслуга наша, если бы мы тебя слушали, то и по сей день сидели бы на постоялом дворе, и прощайте, приятели!». Затем следовал мстительный намек, угрожавший Левскому физической расправой: «пожалуй, не наступай мне то и дело на ноги, не то когда-нибудь встану и тресну по лбу так, что не забудешь»[196].

Левский принял эти язвительные нападки с достоинством и беспристрастно. Он всегда считал, что в организации не должно быть места личным отношениям, и не хотел, чтобы его втягивали в личные дрязги в то время, как решаются вопросы куда более важные, чем чье-то личное тщеславие. Он проявлял к Общему и Хинову снисходительность, старался быть терпимым в надежде, что они одумаются, но тщетно. В конце августа даже он стал терять терпение; одно гнилое яблоко может испортить целый склад здоровых плодов, и многое свидетельствовало о том, что Общий и его единомышленники, правда, малые числом, служат источником гниения, которое может поразить всю организацию, если не принять самых быстрых и решительных мер.

Левскому было бы нетрудно избавиться и от Общего, и от Хинова; он мог приказать тайной полиции разыскать и убить их, а мог сделать это и сам. В его распоряжении были сталь, свинец и цианистый калий, а также разрешение пользоваться ими по своему усмотрению против тех, кто нарушает устав или угрожает организации. Он оставил им жизнь не из простой щепетильности; конечно, ему не хотелось прибегать к высшей мере наказания, когда речь шла о собственных товарищах, но будь он убежден, что это самое правильное решение, он прибег бы к нему. Однако Левский понимал, что суть конфликта выходит далеко за рамки отношений между его участниками, и потому решил действовать иначе.

Конфликт был не просто столкновением личностей и не являлся борьбой за лидерство. Уникальные способности Левского ценил и признавал каждый, и никто, даже Общий, и представить себе не мог на его месте другого человека. Сутью конфликта было столкновение между дисциплиной и анархией. Речь шла о том, будет ли организация руководствоваться уставом и подчиняться мнению большинства или каждому будет позволено действовать по собственному усмотрению или настроению. Угрозы расправы не трогали Левского. Он знал, что не живет за чужой счет и не стремится к диктатуре; совесть его была чиста, и он не боялся клеветы. Для него лично не имело значения, что Общий не обращает внимания на его приказы, а Хинов оскорбляет его. Значение имело лишь то, что два члена организации пренебрегают ее уставом и что находятся другие ее члены, которые столь слабо понимают значение дисциплины, что смотрят на это сквозь пальцы. Он сам, Общий и Хинов — всего лишь три человека из тысяч членов организации, из миллионов болгар; их жизнь — всего лишь эпизод в истории, а их личное самолюбие и страдания безразличны вечности. Но принцип сочетания демократии и дисциплины — краеугольный камень его учения, — этот принцип должен пережить их всех, потому что без него не только не завоюешь свободу, но и не построишь грядущую республику.

Рассматривая конфликт с политической точки зрения, Левский совершенно сознательно боролся за его решение в политическом плане; он защищал не себя, а свой принцип дисциплинированного коллектива. Левский считал, что главное — не заставить Общего и Хинова замолчать, а укрепить в организации принцип порядка и дисциплины, который в районе Орхание придется насаждать заново. И потому для ликвидации кризиса он решил воспользоваться механизмом самой организации, чтобы укрепить ее и показать ясно ее взаимоотношения с отдельными членами. Если Хинов действительно считает, что Левский виновен в злоупотреблении властью, то его, Хинова, долг перед народом — поставить этот вопрос на обсуждение комитета; если можно восстановить единство организации ценой передачи руководящей роли кому-то другому, Левский с готовностью это сделает и будет охотно работать рядовым ее членом под руководством того, кого изберет Центральный комитет. Если же Комитет подтвердит его полномочия, тогда он должен настаивать на том, чтобы ему подчинялись все члены организации без исключения.