Апостол свободы - [115]

Потом все смешалось. Левский прыгнул и задел штаниной за острый кол; не успел он высвободиться, турки открыли огонь; пуля обожгла его по голове и на минуту оглушила. Потеряв равновесие, он упал на землю. Трое заптий бросились к нему, но он, собрав все свои силы, отшвырнул их и бросился бежать. На ходу он выстрелил, ранив одного запти в руку; на него бросился десяток полицейских. Неравная схватка была короткой. В воздухе мелькнул кинжал, разрезав ему ухо почти пополам; кровь хлынула ручьем на шею и лицо. Грубые руки хватают его со всех сторон, одни тянут куда-то, другие толкают, будто хотят разорвать на куски.

Через несколько секунд он был побежден. Ему заломили руки за спину и запеленали собственным поясом, а потом положили на кучу бревен, приготовленных под телеграфные столбы.

Неуловимый Джин-Гиби был пойман.

Глава четвертая

Не можешь бить как молот — терпи как наковальня

Пускай родная земля выпьет мою кровь, а не чужая

Никола Цвятков стоял за запертой дверью и слушал, затаив дыхание. Когда стрельба прекратилась, он решил, что Левскому удалось убежать, и снова улегся в кровать и притворился спящим. Латинец вернулся в ту минуту, когда турки искали топор, чтобы разбить ворота, и он крикнул Николе в окно, чтобы тот отпер. Только тут Никола вышел на улицу. Он зажег свечу и отпер ворота. С полдесятка заптий с ружьями наизготовку, примкнув штыки, ворвались в дом и начали его обыскивать. Они стали допрашивать Латинца и Николу, но оба заявили, что этого человека совсем не знают, что Никола встретился с ним в пути, а Латинец впервые видит его у себя, и что он, кажется, торговец из Тырново. Привели Левского и поставили к стене. Голова его была низко опущена, все лицо залито кровью, в волосы и одежду набился сухой снег. Сначала Никола даже не узнал его и решил, что это какой-то крестьянин, арестованный турками. Когда же один запти осветил пленника свечой, Никола узнал окровавленное привидение — но только по одежде, хотя она была порвана и выпачкана кровью. Турки велели Николе заново перевязать пояс арестованного; он послушно сделал, что ему велели, и незаметно вытащил платок Левского, в который было завернуто несколько грошей и пакетик белого порошка, и спрятал на себе.

Из села привели телегу и посадили в нее Левского вместе с раненым запти, Николу и Христо Латинца привязали сзади, и триумфальная процессия отправилась в Ловеч. По дороге Николу сволокли в канаву и немилосердно избили, спрашивая, кто таков арестованный. Помня предупреждение Левского о том, что единственный выход — ни в чем не признаваться, Никола повторил то же, что сказал и раньше, — этого человека он случайно встретил на дороге и ничего о нем не знает. Потом наступила очередь Христо; он тоже отважно вынес побои и твердил, что он всего лишь содержатель постоялого двора и не может знать каждого, кто является к нему ночевать. В действительности турки не сомневались, что поймали именно того, кто им нужен, и просто хотели лишний раз подтвердить свою уверенность. С арестованным обращались с неслыханной заботой: еще в Кыкрине ему перевязали раны и вообще всячески старались соблюдать приказ о вежливом обращении с баш-комигой (главным бунтовщиком), чтобы он мог быть доставлен в Софию живым и здоровым. По тому, как обращались заптии с раненым пленником и другими арестованными, было видно: они знают, кто попал в их руки. Выехав из Кыкрины, процессия остановилась, поджидая другие телеги, и Никола воспользовался этим, чтобы выбросить в кусты пакетик с ядом.

Когда процессия прибыла в Ловеч, арестованных повезли не через город, а прямо за реку, в конак. Здесь Левского отвели в караулку для заптий, а остальных посадили в камеру. Почти сразу, как будто он ждал его в конаке, к Левскому заглянул поп Крыстю и спросил:

— Как же это получилось?

Левский ответил с ледяной краткостью:

— Что получилось, то прошло.

И на этом разговор окончился.

Но что же произошло на самом деле? Здесь отсутствует еще одна часть головоломки. Все указывает на то, что налет на постоялый двор произошел не случайно и не был обычной проверкой, какие проводили иногда полицейские патрули. Написал ли Левский попу Крыстю, что хочет встретиться с ним в Кыкрине, а Крыстю сообщил об этом туркам? На такое предположение можно возразить, что, подозревая Крыстю в предательстве, Левский не пошел бы на чрезмерный риск, каким было для него свидание в заранее условленном месте, и не стал бы надеяться, что Крыстю на такое свидание явится. Есть и другая возможность: оценив обстановку, создавшуюся в Ловече, Левский решил не встречаться с Крыстю; в этом случае вероятны разные варианты, Крыстю, который все время интересовался Левским, мог узнать о его отъезде; заптии, повстречав шие Левского и Николу в пути, могли доложить властям об этой дорожной встрече, а те сами сделали нужные выводы; в любом случае Крыстю, не отходивший в те дни от конака, мог подсказать туркам, что постоялый двор в Кыкрине принадлежит члену комитета и что Левский почти наверняка остановится там.

Много лет спустя, когда Болгария уже получила независимость, Пышков расспрашивал запти, командовавшего налетом на Кыкринский постоялый двор. Турок рассказал, что каймакан велел ему взять десять человек, ехать в Кыкрину и арестовать Левского; при этом он строго приказал доставить его живым. На вопрос о том, как они узнали, что Левский в Кыкрине, запти ответил, что каймакан ему этого не сказал, но что члены совета говорили, будто получили информацию от попа Крыстю