Апостол свободы - [108]
Они благополучно прибыли в Карлово, где Левский тайком посетил нескольких членов комитета. Побывал он под покровом ночи и в доме Райно Поповича. Наверное, немало воспоминаний, грустных и дорогих, нахлынуло на него, когда он вошел в хорошо знакомый двор. Здесь он, еще мальчишка, ждал уроков пения, стесняясь постучаться, стесняясь позвать учителя. Райно давно уже умер, и в доме жила его дочь Елизавета с мужем, доктором Киро Поповым, и деверем Костадином, впоследствии митрополитом Врацы. Костадин рассказал Левскому о положении в Карлово и посоветовал не заглядывать в Ловеч, а ехать через Константинополь. Но Левский был непреклонен. Ему нужно в Ловеч, и ничто не заставит его изменить свое решение.
Елизавета, которая не видела Левского много лет, пристально наблюдала за ним во время разговора и позднее записала свои впечатления:
«Васил Левский выглядел серьезным и почтенным человеком. Взгляд его, повелительный, но добрый, был искренним и доброжелательным. Его жесты были неспешны и уверенны. Он говорил мягко, просто, но разумно и интеллигентно. Все его существо внушало доверие, и потому он мог завоевывать сердца людей, так что они готовы были пойти в огонь за него»[227]
Друзья умоляли его переночевать в Карлово, но он считал, что это небезопасно. Около полуночи он ушел из дома Райно и в сопровождении двоюродного брата Васила Караиванова отправился в Сопот, где переночевал в монастыре св. Спаса, стоявшем на отшибе. Здесь тоже многое напоминало о прошлом. Здесь, почти четырнадцать лет назад, он дал обет отказаться от всего мирского. По сравнению с жизнью, которую он выбрал для себя, размеренное и спокойное существование его бывших братьев во Христе казалось сибаритством, но он ни о чем не жалел. Вся долина была полна воспоминаний. Достаточно было посмотреть вокруг, и вся жизнь вставала перед ним: детство, бродяжничество с хаджи Василием, тот день, когда он узнал о зове Раковского, побег в Белград, разрыв с церковью, дни учительства, чета Хитова, первый побег от турок, тот славный июньский день, когда был организован Карловский комитет, приезд Общего…
С чувством невыразимой скорби он покинул Фракию и по горной тропе поехал в Троян, в Северную Болгарию. Ничто не могло отклонить его от выполнения долга перед организацией, но он как будто знал, что из Ловеча уже не вернется. Друзья никогда не видели его таким печальным, и когда он прощался с ними, в глазах его стояли слезы. Уже вскочив на коня, он сказал: «До сих пор мы жили в раю, а теперь отправимся в ад»[228].
Дороги в горах уже были покрыты снегом. Левский и Рыженков догнали возчиков, возвращавшихся в Троян из Пловдива, и вместе с ними подъехали к контрольному пункту, поставленному полицией по эту сторону перевала. Левский, одетый в ношенную турецкую одежду, весело поздоровался с запти, выглянувшим из двери поста. Решив, что путники не вызывают подозрений, запти не стал выходить на мороз и лично их проверять. Путники перевалили хребет и подъехали к контрольному посту на северной стороне Балкан, где бушевала метель. Они дерзко вошли в здание поста, чтобы обогреться у огня и воспользоваться гостеприимством запти, предложившего им по чашке горячего кофе.
В это время из Трояна подъехал другой запти на смену первому. Заговорили о том, что слышно в городе, какие там новости. Оказалось, что троянский мюдир отдал приказ всем постам искать Левского; слышно, что несколько дней назад его видели в долине Струмы. Заптии мечтали о награде, которая им достанется, если они сумеют его поймать, и один из них сказал, что если бы он получил награду, то взял бы себе еще двух жен. Потом он повернулся к Рыженкову и потребовал у него паспорт. Онбаши (капрал) накричал на него: «Разве ты не видишь, что этот человек — торговец? Будь он плохим человеком, разве он зашел к тебе? Дурак же ты!».
Запти его слова показались убедительными. Никто и не взглянул на Левского, сидевшего в углу; его светлые волосы прятались под большим грязным тюрбаном, а лицо его было загримировано и имело смуглый оттенок. Болгары заказали кофе и угостили и турок, после чего поехали дальше вместе с возчиками. После того, что Левский услышал на контрольном посту, он решил не рисковать и послал в город Рыженкова сообщить комитету, что он будет ждать в селе Колибето, недалеко от Троянского монастыря. Позднее Левский встретился с членами комитета в монастыре и получил от них пять с лишним лир на покупку винтовки для каждого. По свидетельству М. И. Марковича[229], собрание продолжалось всю ночь, и Левский все время ободрял их «пламенными речами». Он также сказал им, что едет в Бухарест, расспрашивал о работе и побуждал собирать деньги и вести другую подготовку к восстанию. Члены Троянского комитета просили его остаться с ними, чтобы переждать грозовое время, но Левский сказал, что в интересах дела ему необходимо как можно скорее попасть в Румынию. «Я не боюсь ни глупых турецких заптий, — сказал он, — ни их несчастных шпионов, пока со мной мой черкесский кинжал, а за поясом — револьверы».
И все же он не сразу поехал в Ловеч. Он не был безрассуден по характеру и знал, чем грозит ему появление в его бывшей столице. Он заранее и давно примирился со смертью, но не хотел погибать напрасно. «Я берегу себя, — сказал он старой женщине, бабе Доне, у которой ночевал в Трояне, — не потому, что боюсь за свою жизнь. Ее я давно посвятил Болгарии. Верь, что я был бы доволен с улыбкой отдать ее тут же, если бы считал, что она больше не нужна. Я знаю, что еще потребен нашему святому делу. До тех пор, пока сироты льют кровавые слезы, наша первая должность — думать о своем народе. Я еще должен беречь свою жизнь, потому что еще не отдал народному делу все, что могу. Еще не расстрелял все патроны»
