Апостол свободы - [106]

Пребывание Левского в Котеле было внезапно прервано, когда полиция начала обыски в городе, а субаши (глава местной полиции) послал за попом Иваном, председателем местного комитета; он показал ему фотографию Левского и закричал: «Поп-эффенди, знаешь ли ты этого врага империи? Нам известно, что он приехал в Котел, ею нужно разыскать и поймать!». В два часа ночи Левский в сопровождении члена местною комитета выехал из Котела и через горы отправился в Сливен. Оттуда он вернулся в Стара-Загору, куда прибыл не позднее 20 ноября. 21 ноября отец Матей разыскал ею в Стара-Загоре и передал ему два письма от Каравелова, которые были получены в Тырново в начале месяца.

В первом письме, от 30 октября, Левскому предлагалось принять спешные меры для освобождения арестованных, пока все не открылось. Второе, написанное день — два спустя, гласит:

«Брат Васил,

Ранее мы писали тебе и звали на подвиг, но наугад. Теперь же сообщаем, что обстоятельства требуют от нас проявить отвагу и начать революцию; мне не нужно объяснять вам причины, которые ты сам знаешь, мы просто говорим вам, что нужно идти в бой, не теряя ни минуты. Всем здешним юнакам уже написано, и они переправятся на ту сторону, и мы надеемся на помощь Сербии и Черногории.

1872, ноября 2 Карамустафа Бучукоолу»[219].

Причины, по которым Каравелов призывал к немедленному восстанию, он объясняет в письме к Георгию Живкову:

«Все, что обеспечивало полную будущую революцию, — письма, устав, циркуляры и пр., — поймано, все в турецких руках. У нас осталось только одно: это несколько тысяч юнаков, которые есть у нас в Болгарии. Но когда иных из них схватили, они начали открывать своих товарищей и предавать их туркам. Таким образом враг всех их повяжет и поведет куда захочет, как овец. Если наши здешние не переправятся на ту сторону и не поднимут народ, который отчасти уже готов, но ничего не смеет делать без приказа, то наши враги промолчат и будут судить и наказывать наших юнаков не как политических преступников, а как обыкновенных бандитов.

Это одно несчастье, но есть еще два; второе несчастье в том, что мы навсегда потеряем доверие народа и потом никаким образом не сможем привлечь его к революции; а третье в том, что тогда Европа не захочет участвовать в рассмотрении суда над несчастными работниками и подумает, что мы еще далеко не способны получить гражданские права, и опять Болгарское дело выйдетнеотесанное, а Болгарам придется страдать до неизвестной степени…»[220].

Теперь для Левского начались воистину страшные дни: каждая минута стала кошмаром напряжения и душевных мук. Его бремя, бремя руководителя, внезапно возросло так, будто ему на плечи взвалили скалу, от которой трещат ребра и останавливается дыхание. Он был совершенно одинок и должен был решать проблемы огромной важности. Организации угрожало не только предательство, но и паника, страх, парализовавший тех, кто оставался на свободе; даже члены Центрального комитета потеряли головы и требовали от него мер, полностью противоречивших всей концепции организации и равносильных — он это знал — ее самоубийству; при всем этом тень эшафота удлинилась, выросла и охватила его со всех сторон, как гигантский спрут, из щупалец которого вырваться невозможно.

Подобно птице, которая быстрее всего летит против урагана, Левский достиг необозримых высот в минуты тягчайших испытаний. Множество бед, внезапно свалившихся на него, не подавило и не испугало Апостола. Он собрался с силами и встретил их лицом к лицу. Сам он категорически отверг призыв Центрального комитета к немедленному восстанию. Достаточно и того, что Общий разрушил организацию в Орханийском округе, для чего же бросать на ветер остальное? Люди еще не готовы, это признает и сам Каравелов, и призвать их к революции означает устроить еще одну героическую кровавую баню, которая не только не поможет завоевать свободу, а на много лет вперед уничтожит все надежды на освобождение. «Мы надеемся на помощь Сербии!». Сколько раз он уже слышал эти слова! Сколько можно сыпать на людские раны соль разочарования! Когда, наконец, они поймут, что державы Европы, великие и малые, подобно господу богу, помогают лишь тому, кто силен собственной силой! Они помогут Болгарии только тогда, когда увидят, что она сильна и организованна. Пусть сначала сербская армия выступит в поход, а тогда уже можно будет рассчитывать на ее помощь. Несчастье в Арабаконаке — еще не конец света. Это просто шаг назад, задержка, и она окажется временной, если сохранить спокойствие и трезвую голову и не обострять ситуацию.

Однако дисциплинированный революционер не может игнорировать указания Центрального комитета, даже ошибочные, Левский не мог отказаться от их выполнения; и потому настоял на том, чтобы сами комитеты решили, готовы ли они к революции и хотят ли восстания. В ночь 21 ноября комитет Стара-Загоры собрался на заседание, которое вел Левский, и решил, что преждевременное восстание не оправдано и обречено на верный провал. Копия письма Каравелова была послана в Сливен; Сливенский комитет также проголосовал против восстания. В своем письме в Бухарест его члены спрашивали Каравелова, понимает ли он, как мало у них оружия, и заявляли, что нужно не меньше года, чтобы обеспечить восстание оружием, деньгами и командирами. Конечно, если Сербия и Черногория в самом деле выступят на помощь Болгарии, они поднимутся — с топорами, косами и дубинками; но сами военных действий не начнут, ибо не готовы к ним. «Будьте уверены, что и болгарин сумеет умереть на поле боя за свое отечество, но напрасно проливать нашу кровь — неправильно»