Апостол Павел - [85]
Земной путь предполагал продвижение по Виа Эгнатии и, следовательно, пересечение Македонии. В последний раз Павел спускался в Александрийский порт в Троаде и садился в одну из небольших лодок, идущих в плавание до Неаполя. Около Пятнадцати лет прошло со времени открытия им Европы… Без сомнения, именно теперь, в Троаде, он оставил свою дорожную одежду и книги на хранение Карпу: либо чтобы облегчить свой багаж, так как ему предстояло, как он и предчувствовал, долго и утомительно идти пешком, либо в залог, чтобы иметь с собой хоть немного денег[1113].
Ибо тогда, кажется, первый раз в своей жизни, Павел узнал на опыте, что такое одиночество и крайняя нужда. Он выразил это в длинной жалобе, во Втором послании к Тимофею, которая перекликается с абсолютно подлинным письмом — Посланием к Филиппийцам[1114]. Довод ли это, кроме прочих, чтобы датировать текст временем последнего заключения в Риме — свидетельство апостола, что он не нашел лучшей поддержки и Филиппах, когда был там в узах?[1115]
В конце последнего путешествия — опять преторианская казарма, и на этот раз — явка перед префектом претория, чьи полномочия распространялись теперь на поддержание общественного порядка и общественного мнения. Он должен был все знать о преступлениях, совершенных в Азии, вдали от Рима на расстоянии ста миль. Тигеллин, имеющий зловещую репутацию, сменил Бурра в 62 году[1116]. Положение в Риме, действительно, очень сильно изменилось с 58 года. Нерон торжественно провозгласил монархию и сделал свою персону священной, по примеру восточных властителей: он был «бог Нерон». Кроме того, начиная с 62 года вступил в силу закон его величества о наказании за какие-либо агрессивные действия против императора, ставший экстенсивным законом[1117] аспект majestas заключался, в частности, в том, чтобы не нашелся новый объект для идолопоклонства. Все должно быть связано с богом-императором, чьи артистические выступления сами теперь являлись предметом поклонения. Именно воспользовавшись этим законом можно было принять и составить обвинение против Павла. На самом деле не существовало закона, который назвал бы новую религию запретной, и христиане, как таковые, еще не преследовались[1118], хотя общественные власти уже умели отличать их от иудеев, чего не было в 58–59 годах[1119].
Согласно этому закону Павел, противостоящий Тигеллину, тем самым противостоял Нерону[1120]. Если судить об этом процессе по романическому рассказу одного философа, написанному в 66 году, имперский суд искал, главным образом, письменное доказательство преступления. Допрос протоколировался и велся на предмет удостоверения личности и статуса, а затем коснулся вопросов по поводу обвинения в такой деятельности, как изгнание духов и пророчествование. Во время этого prima actio Павел защищался успешно[1121]. Суд заявил о невозможности вынести решение и потребовал дополнительного расследования.
Но обвинения, предъявленные апостолу, оказали пагубное действие на группу окружавших его последователей: в ней произошел раскол. Второе послание к Тимофею представляет список потерь и изгнаний. Тит покинул Италию и отправился в Далматию, совсем рядом; Димас и, конечно, Крискент предпочли отправиться в свои родные края — в Азию. С Павлом остались только Онисифор, лекарь Лука и Тихик — его постоянный посыльный, которого Павел сразу отправил в Ефес, чтобы он привел Тимофея и Марка[1122]. Небольшая группа еще поддерживающих его почти полностью состояла из восточных людей, говоривших на латинском, и была не характерна для иудейских обществ Рима и даже для последователей Павла; возможно, это были рабы и вольноотпущенники императорского дома? [1123]
Это рассеяние было неудивительным в римской атмосфере 62–68 годов, когда стражи порядка преследовали мятежные группировки и стремились уничтожать их любыми методами. Религиозные и философские общества распадались сразу, как только оказывались «под прицелом»; подстрекательство к доносам вызвало панику, и отступникам уже не было числа как среди христиан в 64 году, так и в философских школах в 64–65 годах[1124]. Некоторые платили за свою свободу тем, что отказывались от всякой активной деятельности — таким был, по-видимому, случай Димаса[1125]; другие, не совестясь, удручали наставника своей алчностью и ревностью[1126].
Итак, появился ли Павел в Риме, как глава некой секты, которую могли приравнивать к какой-нибудь философской школе? Во всяком случае, именно такой образ сохранило древнейшее римское предание — образ апостола-философа.
На самом деле биографические романы о Павле мало говорят о его апостольском проповедовании в римский период. В азиатском варианте романа о Павле присутствует лишь одна фраза о проповедовании Павла за городом (Римом), на риге (крытое гумно). Западная версия написанной на латинском языке книги «Деяния Петра» немного расширяет эту тему, упоминая о домашней церкви, церкви Наркисса, где принимали Павла, затем церкви Петра, приписывая при этом Павлу миссию наставления на верный путь римских христиан, которых первые проповедники склоняли к иудаизму
