Апостол Павел - [67]

Бесспорно одно — иерусалимское происхождение этой контрмиссии. На этот раз Павел не обвиняет конкретно Иакова и Петра, как во время инцидента в Антиохии, но ему не удается скрыть свою горечь и иронию в адрес «знатных лиц», «верховных апостолов», тех, которые давали этим проповедникам доверительные письма[880]. Контрмиссия осуществлялась не мелкими сошками; заботой Павла стадо теперь восстановление его апостольской власти: в дальнейшем он беспрестанно употребляет свое звание апостола в заголовках своих посланий, ссылается на иерусалимские соглашения и даже напоминает о своем личном божественном даре и сверхъестественных переживаниях, чего до этого совсем не любил делать[881]. Прения вызывал не только вопрос законности апостольских полномочий Павла, но также обсуждение смысла и цели его миссии: господствует ли апостол, оказывая непрерывное давление на своих обращенных, или становится их служителем — вот в чем желали разобраться противники Павла[882]. Очевидно, они принимали посильное участие в кампании поношения широкого масштаба, которая выставляла Павла самозванцем и потому апостолом второстепенным.

Наступление оказалось одновременно всеобщим и многообразным. Оно не было организованным: оно велось разными людьми, можно даже сказать, могущественными личностями в соответствии с их собственным пониманием вещей и, разумеется, разными характерами. Во Фригийских Церквах это мог быть одинокий человек, интеллектуал («лжемудрец»), а также мистик, возможно, с некоторым налетом ессеинизма[883]. В Коринфе это также был бы одинокий человек, харизмат, придающий значение своим видениям и откровениям, достаточно близкий к александрийскому иудаизму, но не имеющий при этом аполлосовской лояльности. Он собирает вокруг себя группу людей, которые ссылаются на Христа и в то же время громко провозглашают свою принадлежность к иудейству; все они страстные поклонники Моисея, которого представляют, как великого пророка всех времен[884]. В Галатии это движение кажется более организованным и широким: тут уже можно говорить о поистине коллективной контрмиссии, которая «изменяет евангелие», ее эллинистическая природа очевидна: Павел мог обвинить ее участников в том, что они ратуют за обрезание, совершенно не признавая при этом другие параграфы Закона Моисеева (например, службу Храму), и поэтому он решил вести идеологический бой в вопросе Божьего Завета с Авраамом, о котором говорится в речи Стефана[885].

Однако воздержимся от примитивных заключений. Оппозицию против Павла нельзя объяснить ни частным кризисом, который переживала Иудея, ни даже особым положением Павла среди апостолов Иерусалима. Во всяком случае, в Азии эта оппозиция равномерно укоренилась в зонах его проповедования, которое способствовало резкому выделению иоанновской группы, где было много эллинистов. Сама среда, из которой происходили верующие, и структура, присущая первой христианской миссии, вызывали определенные трудности: можно было стать апостолом по божественному призванию и благодаря товариществу, на основе личных связей, подчиненных строгой иерархии, которые мало отличались от римского клиентелизма[886]. Павел более или менее сознательно обозначает коринфские группы, давая им названия: «Кифины», «Аполлосовы», «Павловы» — точно так же, как рабов и вольноотпущенников большого дома называют, например, «Хлоины»; подобным образом он приписывает диакониссе Коринфа роль «покровителя» (prostate) христиан. «Зависть» (zélos) и «распри» (éris) были характерны для этих индивидуализированных группок, которые греки называли гетериями.

Позиции этих групп были не одинаковы, иудействующие коринфяне не настаивали на обрезании, несмотря на то, что почитали Моисеев Закон. Иудействующие колоссяне принимали только кошерную пищу и соблюдали разделение христиан евреев от христиан греков во время общих застолий[887]. В Колоссах и в Галатии настаивали также на соблюдении иудейских праздников, согласные с идеей ессеев, что календарь, созданный людьми, должен соответствовать небесному календарю, чтобы земные обряды проходили одновременно со службой ангелов на небесах[888].

Но в Азии главным предметом дебатов было обрезание, всегда считавшееся даже ессеями и эллинистами знаком Завета, который Бог заключил с Авраамом и его потомками[889]. Только обрезанные могли претендовать на наследие Авраама. В Иерусалиме в 51 году апостолы в этом вопросе сделали шаг вперед, допуская сосуществование двух типов христиан: христиан из иудейства, то есть обрезанных, и христиан из язычества, но они совершенно определенно не считали их равными друг другу. Христиан из язычников рассматривали как христиан второй категории, их сразу причисляли к обращенным Павла, когда обнаруживали. Впрочем, добавлялось, что Павел проповедует в других кругах «еще» обрезание[890], поскольку он действительно был убежден в своем превосходстве и осознавал, что христиан-язычников держат в положении как бы «второсортных» христиан.

Павел был настолько проникнут основным договором, объединяющим всех тех, кто имел общую веру в воскресение из мертвых и спасение через веру в распятого Христа, что не верил в раскол: «Я ли, они ли, мы так проповедуем и вы так уверовали»