Антони Адверс, том 2 - [43]
Антони вдруг сообразил, что отец Траян смотрит на бугенвиллию его глазами. Ибо священник глядел на него, словно заплутав в выражении чуть бледного под загаром юношеского лица. Антони стоял, охваченный видением.
"Но кто бы не растерялся?" - думал он. - Здесь все, что я продумал и перечувствовал о Кубе, выражено единым словом! - вскричал он вслух.
- В этом лесу много таких невыразимых мыслей, сеньор, - тихо сказал падре, - но нет более прекрасной. Подумать только! Мне было дано взрастить и выпестовать ее своими руками! - Он простер руки, словно они не принадлежат ему, но одолжены, как инструменты. - Зайдите под лиственный кров и поглядите вверх. Даже небо кажется оттуда еще удивительнее. Я не могу сказать, что об этом думаю. Вы поймете.
Они вошли в беседку и преобразились. Антони оглядывался, не веря своим глазам. Здесь-то, в этой беседке, он впервые столкнулся с братом Франсуа лицом к лицу.
В дальнем конце, куда они поначалу не взглянули, сидел на куче рыбачьих сетей босоногий монах в бурой рясе францисканца. Ряса была бурой на солнце, но здесь, в кружевной тени, казалась цвета запекшейся крови. Увидев, что его обнаружили, монах встал и учтиво шагнул вперед. Он был осанист и даже величав, однако, стоило взглянуть на лицо, и ощущение заносчивости пропадало. В его чертах навечно запечатлелось то редкое выражение, которое возникает, когда деятельная доброта превратит следы пережитых скорбей в некую святую радость. Было видно, что этот человек способен сострадать пылко, глубоко и мудро.
"Хотел бы я знать, как может человек так выглядеть, - думал Антони. - Это не бездумная веселость".
- Ах, брат Франсуа, боюсь, мы помешали вам в вашем уединении, - сказал священник.
- Ничуть, падре, - отвечал брат Франсуа с улыбкой. - Увидев, что к вам пришли, я поспешил укрыться в своем любимом уголке. То был час, когда я предаюсь созерцанию, но он позади. Пора побыть с земными друзьями. Позвольте представиться.
Он выступил вперед и назвал себя с таким милым изяществом, что даже немного смущенный падре успокоился. Услыхав "мсье" вместо "сеньор", Антони ответил по-французски.
При звуке привычной речи глаза у монаха потеплели тихой радостью... "и приятно будет немного побеседовать по-французски, если вы не прочь, - продолжал Антони, - на испанском я пока говорю только по необходимости. Иной мир пока ускользает от меня на испанском".
- Этот? - полушутливо спросил монах, указывая на лоб.
Антони кивнул.
- Боюсь, что так. - Он заметил, что брат Франсуа пристально его разглядывает. Его это смутило - в глазах монаха он угадывал потаенный огонь, который, того гляди, вспыхнет в полную силу.
- Вы учились французскому в Блуа, не так ли? Там прекрасный выговор. В Блуа, я уверен. Быть может, мы встречались раньше? Я уже не сомневаюсь.
- Я никогда не бывал во Франции, - отвечал Антони, донельзя польщенный. - Мой хозяин родом, кажется, с Луары. Я из Ливорно. По крайней мере, я там родился.
- Значит, мы не могли встречаться. Ах! Я вспомнил, что это. Да, очень странно. Однако пардон, мсье, это лишь воспоминания, и я не буду ими вам докучать. Вижу, вы с падре собрались на рыбалку. Завидую вам. Мы с ним оба ловцы.
Падре действительно начал собирать снасти, но чего-то не хватало. Заметно раздосадованный, он извинился и сказал, что сходит домой за недостающим.
Антони и брат Франсуа сели.
Очевидно, монах дорожил случаем побеседовать по-французски. На родном языке он говорил с большим жаром и даже доверительнее. Они с Антони обменялись новостями. Вскоре они уже сравнивали впечатления, причем Антони в то же время мысленно составлял давно откладываемое письмо Туссену о Французской революции. Каким восторгом было обнаружить, что его собеседник побывал в самой ее гуще и своими глазами видел Робеспьера!
В монахе было что-то почти нездешнее, странно волнующее. С ним невозможно было оставаться скрытным, настолько сам он был открыт. Некая запредельная сила тянула поддаться его обаянию.
- Как видите, мсье, меня нельзя назвать эмигрантом в обычном смысле этого слова. Проповедовать Евангелие и жить, как жил Христос, не опаснее в Париже во время Террора, чем здесь и сейчас. Все мы, кто решился на это - изгнанники. Мы идем из одной чужбины в другую к дому нашего Отца. В наших душах - его царствие, сколько они могут вместить. И потому оно может быть где угодно и сейчас.
...Я не проповедую вам, мсье, и не рассказываю о себе. Простите мое волнение. Мне припомнились последние годы в Париже, а о них нельзя говорить обычным кухонным голосом. "Тереза, еще немного фасоли в суп!" Это хуже, чем говорить о них выспренно или шутливо. И я не говорю о них толпам, ни на площади, ни dans l'eglise[22], но мужчине, женщине или ребенку, и не всегда словами. Человек, человечество, государство, добродетель, справедливость, братство - что это? Слова, которым нет соответствия в жизни, только в мечтах философов. Избитые застольные темы греков и римлян. Свобода?
...Мсье Антуан, два года я следовал за повозками с осужденными, и я стоял на эшафоте. Я видел, как острое лезвие свободы падало и вздымалось, чтобы снова упасть, и всякий раз на чью-то шею. Таков обычай государства. И эти сотни глаз! Они заглядывали в корзину, и оттуда тоже смотрели глаза. Невыносимо было думать, что лежащее в корзине - это финал. Те, кто так думал, и впрямь умирали. С теми, кто просил меня поддержать в них надежду, я разделил дарованную мне веру. Сам Робеспьер не мог этому воспрепятствовать.
Небольшое, но яркое художественное наследие Эдгара Аллана По занимает особое место не только в американской, но и во всей мировой литературе. Глубокое знание человеческой души, аналитическая острота ума, свойственные писателю, поразительным образом сочетаются в его произведениях с необычайно богатои фантазией. «По был человек плененный тайнами жизни — писал М. Горький. — Все что сказано и что мог сказать этот человек, рисует его как существо, охваченное святой страстью понять душу свою, достичь глубины ее».
Начало XX века современники назвали Прекрасной эпохой: человек начал покорение небесной стихии, автомобили превратились в обычное средство передвижения, корабли с дизельными турбинами успешно вытесняли с морских просторов пароходы, а религиозные разногласия отошли на второй план. Ничто, казалось, не предвещало цивилизационного слома, когда неожиданно Великая война и европейская революция полностью изменили облик мира. Используя новую системную военно-политическую методологию, когда международная и внутренняя деятельность государств определяется наличным техническим потенциалом и стратегическими доктринами армии и флота, автор рассматривает события новейшей истории вообще и России в первую очередь с учетом того, что дипломатия и оружие впервые оказались в тесной связи и взаимозависимости.
Когда выхода нет, даже атеист начинает молиться. Мари оказалась в ситуации, когда помочь может только чудо. Чудо, затерянное в песках у Каира. Новый долгожданный роман Веры Шматовой. Автора бестселлеров «Паук» и «Паучьи сети».
Первая часть книги – это анализ новейшей англо-американской литературы по проблемам древнерусской государственности середины IX— начала XII в., которая мало известна не только широкому российскому читателю, но и специалистам в этой области, т. к. никогда не издавалась в России. Российским историком А. В. Федосовым рассмотрены наиболее заметные работы англо-американских авторов, вышедшие с начала 70-х годов прошлого века до настоящего времени. Определены направления развития новейшей русистики и ее научные достижения. Вторая часть представляет собой перевод работы «Королевство Русь» профессора Виттенбергского университета (США) Кристиана Раффенспергера – одного из авторитетных современных исследователей Древней Руси.
В дневнике и письмах К. М. Остапенко – офицера-артиллериста Терского казачьего войска – рассказывается о последних неделях обороны Крыма, эвакуации из Феодосии и последующих 9 месяцах жизни на о. Лемнос. Эти документы позволяют читателю прикоснуться к повседневным реалиям самого первого периода эмигрантской жизни той части казачества, которая осенью 1920 г. была вынуждена покинуть родину. Уникальная особенность этих текстов в том, что они описывают «Лемносское сидение» Терско-Астраханского полка, почти неизвестное по другим источникам.
Испания. Королевство Леон и Кастилия, середина 12-го века. Знатного юношу Хасинто призвал к себе на службу богатый и влиятельный идальго. Не каждому выпадает такая честь! Впору гордиться и радоваться — но не тогда, когда влюблен в жену сеньора и поэтому заранее его ненавидишь. К тому же, оказывается, быть оруженосцем не очень-то просто и всё получается не так, как думалось изначально. Неприязнь перерастает в восхищение, а былая любовь забывается. Выбор не очевиден и невозможно понять, где заканчивается верность и начинается предательство.
Пожалуй, нет на нашей планете ни одной культуры, в которой не использовались маски. Об этом свидетельствуют древние наскальные рисунки, изображающие охотников в масках животных. У разных народов маска сначала являлась одним из важнейших атрибутов ритуальных священнодействий, в которых играла сакральную роль, затем маски перекочевали в театры… Постепенно из обрядов и театральной жизни маски перешли в реальную, став обязательным атрибутом карнавалов и костюмированных балов. Но помимо масок украшающих и устрашающих, существует огромное количество профессиональных масок, имеющих специфические свойства: хирургическая – защищающая чистоту операционного поля, кислородная – подающая воздух больным и ныряльщикам, спортивные маски, сохраняющие лица от повреждений.