Антология средневековой мысли. Том 2 - [29]

, по крайней мере он говорит, что «четыре общие причины всех наших бедствий, поражающие от начала мира всякое сословие и всякого человека, сколь бы он ни был мудр (помимо Господа нашего Иисуса Христа и Блаженной Девы Марии), хоть раз принуждают отклониться от истинного пути или от высшего совершенства»[90]. Любопытно, что через несколько столетий однофамилец Роджера Бэкона, Фрэнсис, также будет исследовать причины человеческих заблуждений, создав теорию «четырех идолов».

Физика для Бэкона — это наука о естественных деятелях (agentes, efficientes) и их действиях (actiones), или эффектах (effectus). В свою очередь, для любого действия, помимо деятеля, необходима и претерпевающая часть (pars patiens), в которой он действует. Ее философ часто называет материальным началом (principium materiale), или просто «материей». В том, что касается действующей части (pars agens), Бэкон испытал огромное влияние Роберта Гроссетеста и оптики арабов, а говоря более конкретно — теории распространения форм (species), где форма — физическая или духовная эманация, исходящая от одной вещи к другой. Все субстанции, а также некоторые акциденции (тепло, холод, влага, сухость, свет, цвет, запах, вкус, к которым Бэкон иногда добавляет звук), активны и, вследствие своей активности, производят определенные действия, причем первым таким действием является форма, называемая также силой действующего (virtus agentis), подобием (similitude), образом (imago) и другими именами. С помощью этих форм совершаются все действия и изменения в природе. Все формы возникают и распространяются сообразно единым законам, а потому оптика, изучающая законы возникновения, распространения и действия видимых форм (прежде всего — света) позволяет объяснить любое природное явление геометрически, в линиях, и является универсальной наукой, дающей возможность математически точного объяснения любого природного действия.

Переходя к исследованию материального начала, Бэкон прежде всего стремится опровергнуть всех тех своих современников, которые считали, что материя одна по числу во всех вещах. Философ считает, что они не только допускают философскую ошибку, но и богохульствуют, поскольку из этого следует, что бесконечная материя приравнивается к Богу и есть Бог. Вместо этого Бэкон предлагает теорию множественности материй. Он указывает на то, что материя является эквивокальным термином, и, во избежание недоразумений, считает необходимым выделить шесть случаев употребления термина «материя». Во-первых, материей называется то, в отношение чего совершают всякое действие: естественное, моральное или какое угодно еще. Так, например, дерево — материя плотника, чувственно воспринимаемое — материя ощущения, познаваемое — материя знания. Это — наиболее общее определение материи. Во-вторых, в наиболее собственном смысле слова, материей называется некая сущность (essentia), отличная от формы, вместе с которой она образует составную субстанцию. Именно в этом смысле говорится, что душа — форма тела. Таким понятием материи пользуются метафизики. В-третьих, в особом смысле слова, материей называется субъект возникновения, это — естественная материя (materia naturalis), являющаяся предметом изучения физики. Три оставшихся определения материи менее употребительны. Это: 1) субъект изменения; 2) индивид по отношению к универсалиям; 3) нечто грубое и бесформенное.

Итак, в физике «материя рассматривается как некая незавершенная составная субстанция, что есть сущность (essentia) некоего рода, пребывающая в потенции к следующим видам. И таким образом материя всегда рассматривается всей естественной философией, и тогда, когда мы говорим о субъекте возникновения, который есть материя»[91]. Таким образом, материя в физике — род («материя и род — одно и то же» (ibid.), а формой любой вещи являются вид и видовое отличие («виды и отличительные признаки мы называем формами». — Ibid.). Следовательно, каждая единичная вещь составляется иерархией форм и материй, коррелирующих друг с другом, причем каждая вышестоящая форма, будучи формой в качестве вида, в качестве рода предшествует нижестоящей, и, соответственно, является для него материей.

А. В. Апполонов

Opus Tertium [92]

Глава XXII

[В первой части Opus Maius] я пришел к выводу, что человеческий интеллект являет собой значительную немощь, что испытывает всякий, и о чем свидетельствуют святые и философы. Ведь то, что наиболее познаваемо само по себе, наименее познаваемо для нас, и наоборот, как говорит философ в седьмой книге «Метафизики»[93]. И в связи с этим нашему интеллекту достаточно своей собственной слабости, чтобы мы не давали ему причин и поводов для ошибки. И поэтому я хотел исключить причины человеческих заблуждений, ведь до тех пор, пока они укоренены в сердце человека, ему невозможно видеть истину.

Существуют четыре общие причины всех наших бедствий, поражающие от начала мира всякое сословие и всякого человека, сколь бы он ни был мудр (помимо Господа нашего Иисуса Христа и Блаженной Девы Марии), хоть раз принуждающие отклониться от истинного пути или от высшего совершенства. Это примеры шаткого авторитета: долговечность обычая, суждение невежественной толпы, а также предубеждение человеческого ума, в котором всякий отчаянно стремится найти утешение своему невежеству и то, что не знает или не принимает, или осуждает, находит удовольствие в том, чтобы хвастаться, по своему невежеству, тем немногим, что ему известно или что он полагает известным, пусть даже и не знает [этого]. Но все мы знаем, что примеры, наш обычай и суждение толпы, сообразное большинству, приводят к дурному и ложному. Если же иногда и приводят к благому и истинному, то это [благое и истинное] по большей части несовершенно, и совсем уж редок пример того, чтобы как в жизни, так и в науке совершенство вошло в обычай. Толпа же всегда невежественна и несовершенна, отчего ей не совершать ошибок? Ведь большое число людей заблуждается в божественной мудрости, поскольку множество пребывает в смертном грехе, и немногие по сравнению с этим множеством находят спасение. И если этих немногих мы разделим на большинство и [немногих] остальных, то большинство несовершенно, а совершенны лишь немногие. И по сию пору царствует столь великое несовершенство, что мудрецы нашего времени спорят об этом совершенстве, неспособные его отыскать. Итак, кто же совершенен? Бог знает все; я же, по крайней мере, знаю, что множество несовершенно, да к тому же [несовершенно] и множество этих мудрецов, которые так [ожесточенно] спорят [друг с другом], что лучше бы их не было, ибо они смущают всю церковь Божию. Равным образом очевидно, что и в мудрости философской заблуждается большая часть человеческого рода, и немногие из философов обладают истиной. И по сию пору множество философствующих все еще несовершенно и немногие из мудрейших достигли совершенства в философии, как, например, первые составители