Антитезис - [10]
Лукшин, почерк которого был невообразимо далек от того, который он считал «каллиграфическим», поморщился. Вирджил это сразу заметил:
— Чего морду кривишь, дура? Я не о чистописании школьном говорю — оставь его педантичным бюрократам и манерным девицам. Я говорю о каллиграфии в том смысле, в котором ее понимали самураи. Потому что основной принцип настоящей каллиграфии тот же, что у фехтования — не делай небрежных движений. Так вот — не делай их. Вообще. Тогда будет тебе счастье и тульский пряник в придачу. Давай, работай.
Лукшин почесал затылок ручкой и задумался. Информации, конечно, было немного, он бы с удовольствием порылся сейчас в Интернете, ну да ладно. И не такое бывало. За свою карьеру он насмотрелся случаев, когда какую-нибудь одну-единственную фразу раздували полосы на две. И ничего, чаще всего никто и не замечал, что в тексте 99 процентов «воды». Методы были Лукшину знакомы — приплести всякие факты «к месту», вспомнить недавние скандалы «по теме», понапускать туманных предположений, создав нужное впечатление. А кстати…
— А в каком ключе написать-то надо? — спросил Лукшин, внутренне гордясь тем, что сообразил спросить и немного расстраиваясь тем, что сообразил — не сразу, — кого плохим выставить, кого хорошим?
— Как это — кого выставить? — Вирджил как будто удивился, но сделал это настолько натужно, что делай он это на сцене, его бы освистали и с последней галерки, — разве можно кого-то выставить иначе, чем он сам себя выставил?
— Конечно! — В отличие от Вирджила, Лукшин удивился вполне натурально, — кого угодно можно выставить с любой стороны, что бы он там на самом деле не сделал — как заказчик скажет. Это всегда так делается! Да и вообще… разве моя работа не в этом будет заключаться?…
Последовавшее в ответ мелкое хихиканье подтвердило Лукшину его предположение, что Вирджил над ним просто издевается за то, что он, Лукшин, не вспомнил про это умение раньше, когда перечислял навыки хорошего журналиста. Но Вирджил опять его удивил:
— А вот напиши в таком ключе, в котором ты сам хочешь. Нет, не так. Напиши в таком ключе, который тебе кажется правильным.
Лукшин, если честно, не уловил разницы, но на всякий случай, задумчиво кивнул. Потом принялся думать над статьей. Машинально сунул в рот кончик ручки, но тут же, сморщившись, вытащил и недоуменно поднес к глазам — рот наполнился горечью. Вирджил фыркнул, потом весело заявил:
— А я ей только что в ухе ковырялся, — и захохотал в голос.
Дима поперхнулся и брезгливо положил ручку на стол. Вирджил захохотал еще громче, даже начал в восторге стучать ладонью по столу. А Лукшин сидел и думал, что все в мире относительно и что зарплата в пять тысяч евро может показаться ему недостаточной еще до окончания испытательного срока. Вирджил вдруг резко прекратил хохотать и посмотрел Лукшину в глаза. Тот едва успел согнать с лица брезгливую ухмылку.
— А ведь я тебе не нравлюсь, а? — серьезно и спокойно спросил Вирджил.
Лукшин отвел взгляд.
— Мне кажется… — сказал он, лихорадочно подбирая слова, — вы… очень хороший… специалист. Да. Я тут за двадцать минут узнал больше, чем за последний год, и…
— Но я тебе не нравлюсь?
— Ну… да… — если бы люди произносимые слова не слышали, а видели, то это «да» было бы очень мелкого шрифта и почти прозрачное. Дима виновато пожал плечами и поднял взгляд. Вирджил смотрел на него ожидающим взглядом напрашивающегося на дерзость гопника и Лукшин не сдержался:
— Да. Очень не нравитесь. Меня от вашего вида блевать тянет, — «ну все, точно выгонит. Да и врезать может запросто». Но Диму потихоньку наполняло уже знакомое ему злое веселье. «А ну и пусть. А и пошел он со своими масонами»:
— Я рад, что вы не подали мне руки, когда я вошел. У вас ладони наверняка потные, мягкие и липкие, как свежее тесто. Бритье ваше выглядит, скажу вам, просто отвратительно… голову можете, конечно, не расчесывать, но мыть все-таки не помешает — а то живность заведется. У вас мокрые подмышки, — Дима указал глазами, — под пиджаком на рубашке пятна… и я даже боюсь себе представить, как оттуда пахнет.
— Это ты еще носков моих не нюхал, — спокойно ответил Вирджил и, откинув голову, заржал. Шмыгнул, мотнул головой и сказал:
— Это хорошо, это нормально. Эффект достигнут, причем за потрясающе короткий срок, — посмотрел на недоумевающего Диму и пояснил, — начальник не должен нравиться подчиненному. И совсем неплохо, если он будет ему противен.
— В каком смысле? — спросил Лукшин, даже сам не поняв, что что-то сказал — в голове у него было совершенно пусто. «Сбить шаблон» — вдруг вспомнил он. В некоторых техниках подобные финты так называются — когда делаешь что-нибудь очень неожиданное, чтобы сбить человека с толку и ввести его в ступор. И хотя все эти техники Лукшина отталкивали больше, чем привлекали, он находил, что кое-что полезное в них есть.
— В самом прямом, — Вирджил посмотрел на Лукшина, а потом вдруг очень масляно улыбнулся и подмигнул, — а ты как думал, противненький?
Дима чуть со стула не свалился, а Вирджил опять засмеялся.
— Да ладно, не пугайся, — выдавил он сквозь хохот, — я натурал. Или ты, — взрыв хохота, — наоборот, обрадовался?
Четыреста лет назад случилась битва, в которой силы Света окончательно и бесповоротно победили силы Тьмы. Так что жизнь современного белого мага спокойна и безмятежна, хотя и маг-то он без году неделя — третий год академии, еще даже Посвящения Свету не прошел. Неудивительно, что за неожиданное, интересное и даже вроде как опасное задание студент берется с восторгом. Всего-то надо побывать в руинах города, в котором когда-то и произошла та самая битва, называемая сегодня Последней. Сущий пустяк, казалось бы, да вот только, как выяснилось, не все темные маги выведены под корень, да и Последняя Битва проходила не совсем так, как описано в учебниках истории.
Что будет делать обычный менеджер, неожиданно обретший суперсилу? Если верить Голливуду, то ответ прост: днём герой всё так же будет вести жизнь обычного менеджера, а по ночам - нести справедливость и вершить суд. Но фильмы почему-то не рассказывают о том, как сила и безнаказанность влияют на человеческие качества супергероя. И о том, как незаметно стирается грань между супергероем и суперзлодеем. А еще и цена полученных героем возможностей растет с каждым днем. Цена, которую рано или поздно придётся платить.
В какой момент Сергей начинает понимать, что мир не таков, как ему казалось поначалу? То ли когда пятнадцатилетний пацан, напросившийся на чашку чая к известному писателю-фантасту, начинает показывать фокусы, настолько необъяснимые, что их так и хочется назвать чудесами? То ли когда он же объявляет, что то, о чем пишет Сергей, – вовсе не фантастика, а самая что ни на есть реальность? Или когда вдруг выясняется, что и сам Сергей – не тот, кем он себя считал?Виртуал… Кого-то гонит в него неодолимая, почти наркотическая зависимость, кого-то – жажда наживы, кому-то он просто нравится.
Чудовищная катастрофа уносит жизни всех жителей небольшого российского городка. Что это, неудачное испытание секретного оружия, взрыв на химзаводе или что-то другое? Только один из немногих выживших догадывается, где следует искать виновников трагедии. Но он и предположить не мог, чем обернётся для него короткая поездка в Москву. Разве может так случиться, что его – всего лишь обычного работника не совсем обычного института – объявят вне закона? Что ему придётся бежать – не только из города, но и вообще из этого мира? Что он на своей шкуре испытает, каково это – быть рабом? И что, в конце концов, виновники трагедии обнаружатся намного ближе, чем он мог предположить в начале своего пути?О мире, который больше, чем кажется.
Миром правит рациональность, а человеком — эмоции. Но когда первое подчиняет себе второе, человек перестает быть таковым — он становится винтиком в устройстве этого мира. Винтиком малозначащим — Исполняющим, более значительным — Мыслящим, скрепляющим систему — Повелителем. Все зависит от силы воли человека, недаром Повелители называются волинами — их сила столь велика, что они изменяют по своей воле законы природы.Каково же в таком мире оказаться обыкновенному питерскому мальчишке, сыну России, в которой всегда простые человеческие эмоции играли исключительную роль? Невероятно сложно, невыносимо трудно.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.