А оказалось!.. Гена смотрел и поражался: все слушают, пишут… Ломов — Ломов! — руку тянет… Да и интересно было, что тут говорить. Шёл на урок — думал: физика, скука смертная. Хотел просто глянуть, как она с этими лоботрясами уживается? А просидел с открытым ртом, как пацанёнок. Тамара Константиновна и с повторением справилась быстро, и новый материал втолковала умело и доходчиво (Гена — тут же понял!), и пошутить нашла минутку… И всё как-то к месту, здорово и ловко. Оценок поставила много (и справедливо!).
Двоек — две штуки влепила, но совершенно не обидно. И тут же назначила лентяям дополнительное домашнее задание, чему они даже обрадовались (дала шанс «закрыть» последнюю оценку!).
«…Значит, надо… полегче, что ли, — сделал вывод историк. — Пошутить вовремя, факты какие-то интересные ввернуть…»
Весь вечер он вдохновенно готовился, даже мама с надеждой спросила:
— Ну что, Геночка, втянулся наконец?
Но следующий день снова показал, что Геннадий Геннадиевич не сдвинулся с места ни на йоту. Мука, да и только!.. День получился суетной, нервный, и особенно «достал» всё тот же класс, в котором учился Ломов. Да, в общем, и не в Ломове дело, — все они хороши. Что, что, что им надо? Ведь такой материал подготовил!.. И анекдот рассказал…
…Вечером историк решил куда-нибудь сходить, расслабиться. И заодно подумать: куда уходить. А что уходить надо — сомнений больше не осталось. Права мама, права… К себе в музей поможет устроиться, и забудется эта чёртова школа как страшный сон.
В кафе, куда в конце концов зашёл Гена, было пусто, и это даже понравилось. Не хотелось ни с кем сегодня общаться, и Геннадий Геннадиевич сел за дальний столик в углу, заказав себе пиво с любимыми орешками. Только устроился — как на пороге возник Ломов, а с ним — «знакомые всё лица».
«О!!!» — внутренне простонал Кочетков. Ему тут же захотелось сморщиться, испариться, исчезнуть; но не успел.
— Геннадий Геннадиевич!! — завопил Ломов, и вся компания немедленно заняла стулья рядом с учителем. — Отдыхаем? И можно с вами?
— Пожалуйста, — вяло предложил историк, думая только о том, как бы ему сейчас уйти, не теряя собственного достоинства. Начал было даже подниматься, но вдруг его осенило:
— Слушай, Ломов! — взмолился он. — Давай, наконец, поговорим в неофициальной обстановке. Ну что я тебе плохого сделал, а? И вам, ребята, тоже?
Он говорил долго и задушевно. И про то, что он учился-учился, а теперь не знает, зачем; и про нервы свои испорченные; и про то, что он — молодой ещё. Получалось жалобно.
— Мы ж ровесники почти, ребята! — ныл историк. — А вы мне все уроки срываете… Не по-товарищески это!..
— Да? Ну давай дружить, Гена, — примирительно протянул Ломов.
Геннадий Геннадиевич растерялся: «Гена» и «ты» не входило в его планы. Однако радостно согласился:
— Давай, Сашка, давай! Но только при всех, в школе, — на «Вы». Ладно?..
— Ладно, Гингемыч. Наливай, запьём дружбу! Да, пацаны?
Историк на радостях щедро угостил всю компанию, а домой вернулся совсем уже осчастливленный.
…Скоро все знали, что историк — парень что надо, свой в доску, и его авторитет среди учеников вырос.
Только вот с уроками — проблем почему-то прибавилось, а не наоборот. Гена и сам не заметил, как постепенно подчинился воле старшеклассников, которые требовали только хороших оценок («Гингемыч, ты друг или нет??»); а уроки всё больше напоминали развлекательные посиделки. Историку надо было буквально из кожи вон лезть, чтобы втолковать хоть какой-то учебный материал: новые «друзья» просили бесконечно «чего-нибудь интересненького», а вели себя тихо лишь тогда, когда учитель начинал пересказывать какой-нибудь боевик.
Гена всё ещё утешал себя, что боевики и детективы — это для «разбавления» скучных сведений и дат, но и сам не заметил, как на уроках истории от самой истории почти ничего уже не осталось…
Зато на переменках старшеклассники (и даже те, которых Геннадий Геннадиевич не учил) от души хлопали его по плечу и вели разговоры на равных. И девочки из одиннадцатого класса спокойно и непринуждённо называли его в лицо «Геночка», стремясь понравиться учителю.
В конце января Кочеткова вызвала директрисса:
— Ну, как успехи, Геннадий Геннадиевич? Хорошо? Вот и прекрасно. Я, знаете ли, пока не контролировала вашу работу; давала втянуться. Но со следующей недели — ждите в гости и меня, и завуча.
Генка расстроился. Поделился с Ломовым, и тот успокоил:
— Гингемыч, не парься. Готовь свои конспекты — а мы не подкачаем. Не дрейфь, дружбан, я своих в беде не бросаю!
Первый визит завуча прошёл на «ура»: историк заранее раздал друзьям вопросы и ответы, и урок прошёл гладко. Гену похвалили, но, однако, сделали замечание:
— Уж очень, очень заученно дети отвечают, дорогой Геннадий Геннадиевич! Зачем вы заставляете их зубрить учебник? Надо, чтобы ученики умели говорить и от себя, понимаете?
Потом были ещё четыре-пять уроков с директрисой на задней парте, и все остались довольны: замечания старших молодой педагог, кажется, учитывал.
…Вот всё и уладилось, к общему счастью. Скоро экзамены, но Кочетков спокоен: дружба есть дружба. Все ученики знают, кто какой билет вытащит (уже обо всём договорились и отрепетировали до мелочей; на каждом уроке тренируются «билеты тянуть» — это чтоб потом сбоев не было). В результате — ожидаются прекрасные оценки.
