Антимагия. Все не то, чем кажется - [2]

С соседней покатой крыши на мостовую по-кошачьи легко соскальзывает тень. Невысокая фигура скрыта плащом с капюшоном. Она приближается поступью, исполненной дерзкого достоинства, но что-то в ее осанке выдает скрытую настороженность и опасения.

— Ты Лола Лопес, которую все называют Ла Вольпе? — спрашиваю я, когда фигура в плаще останавливается передо мной; она кивает, все с той же вызывающей независимостью и затаенным страхом. — Я капитан Тоска, рыцарь триединой церкви, командир «Гаммадиона». Дай-ка посмотреть на тебя, — я надеваю очки и вижу синюю глубину, заполняющую контур человеческого тела. — Ни капли магии. Славно.

— Ну, кому как, — с сарказмом замечает Лола Лопес низким, хорошо поставленным голосом, а Франкетти ядовито хмыкает.

— Я могу решить твои проблемы с отцами-инквизиторами, — говорю я, — но взамен ты, разумеется, послужишь мне. Сделаешь то, что мне нужно, и охранная грамота триединой церкви будет у тебя в кармане.

— И что надо сделать? — Лола взволнованно сглатывает.

— Сущие пустяки для такой ловкачки, как ты, — отвечаю я. — Поедешь в Децию, найдешь художника по имени Давиде Френи. Узнаешь, где он прячет одну вещь — серебряный черненый браслет с подвеской на застежке. Украдешь браслет и привезешь его мне. Мне все равно, как ты это сделаешь, но художник пострадать не должен. Грамоту, защищающую тебя от преследования инквизиции, подписанную Верховным Иерархом лично, ты получишь в обмен на браслет. Устраивает такая сделка?

— Ну, еще бы, — усмехается Лола под капюшоном.

— Вижу, ты умная девушка, раз не спросила, должна ли ты молчать обо всем, — одобрительно киваю. — Ты и так понимаешь, что должна. Сними капюшон.

Лола послушно откидывает капюшон на спину. Луна освещает весьма миловидное молодое лицо со светло-золотистой кожей и высокими скулами, вьющиеся черные волосы и большие бархатно-карие глаза, приподнятые к вискам.

— Отлично, — снова одобряю я. — С такими данными ты сможешь втереться в доверие к Френи, ну или хотя бы к его другу, тоже большому ценителю прекрасного, не вызывая подозрений. Художникам всегда требуются натурщицы.

Лола с отвращением морщит прямой нос.

— Это не больно, уверяю тебя, — усмехаюсь я и вынимаю из кармана кошелек. — На расходы. Скрываться с деньгами, как ты понимаешь, бессмысленно. Синьор Франкетти тебя найдет, а я лично сопровожу на костер.

Я улыбаюсь, и Лола вздрагивает, передергивая плечами под плащом.

— Когда начинать? — пряча кошелек под одежду, хрипловато спрашивает она.

— Немедленно, — отвечаю я.

Давиде Френи.

Вечер дарит городским стенам и мостовым прохладу. Со стороны реки веет освежающий ветерок. Мы с учителем идем по узкой улочке, спрятавшейся в тени обступивших ее домов, к маленькой гостинице, стоящей на перекрестке. На ее вывеске нарисованы фазан и павлин.

— Сколько я не был тут, — завидя впереди зеленую дверь, Бенвенуто останавливается и поправляет кушак, пытаясь втянуть живот, разглаживает бороду. — Я заходил сюда каждый вечер пропустить кружечку, когда был в возрасте Сандро. Тогда я был строен, как кипарис, а теперь похож на винную бочку. Она меня, наверное, не узнает.

Он с сожалением вздыхает.

— А вы ее? — спрашиваю я.

— Я проходил мимо позавчера, — признается маэстро, — видел ее издали. Она совсем не изменилась. Глаза, во всяком случае. Да и остальные части, — он многозначительно усмехается, — тоже вполне еще недурны. Ладно, отступать поздно, идем.

Он берет меня за плечи и решительно ведет вниз по улице к перекрестку. Зазвенев медными колокольчиками над притолокой, мы входим в «Фазана и павлина» и погружаемся в уютный полумрак, где горят свечные лампы на столах и неспешно болтают за ужином постояльцы и посетители из горожан, пришедшие скоротать вечер за рюмочкой. Из-за стойки наш приход наблюдает хозяйка.

Высокая женщина средних лет в широком переднике поверх темно-синего платья когда-то была по-эльфийски стройна, но и сейчас в ее слегка отяжелевшей с годами фигуре чувствуется стать. Темные волосы с выгоревшими на солнце отдельными прядями не тронуты сединой, а тонкое смуглое лицо пощадили морщины, коснувшись лишь уголков ярких темно-карих глаз. Мне легко представить, сколь красива эта женщина была в юности, ибо Бенвенуто прав, она и теперь производит впечатление.

Когда маэстро подходит к стойке, полных ярких губ хозяйки касается улыбка. Не сводя с нее глаз, Бенвенуто кланяется. На его лице волнение, которое он напрасно старается сдержать.

— Здравствуй, синьора, — говорит он с тем же скрытым волнением в голосе. — Слышал, твой муж умер. Не могу должным образом опечалиться, ибо вижу, что вдовство пошло тебе на пользу. И твоему делу. Здесь стало гораздо чище.

— Ты вернулся, странник, — улыбается хозяйка гостиницы. — И решил вспомнить об Ипполите Форте. Рада, что твоя память крепче, чем у многих.

Бенвенуто склоняется и целует ей руку, словно знатной даме. Ипполита проводит свободной ладонью по его темным вьющимся волосам. Я стою рядом, и чувство сладкой грусти, с которым люди обычно предаются воспоминаниям об общей молодости, каким-то образом проникает и в мою душу. «Когда-нибудь я буду вспоминать этот миг вот так же», — вдруг думаю я.