Анти-Макиавелли, или Опыт возражения на Макиавеллиеву науку об образе государственного правления - [66]

, теперешнему императору, говорил в беседе о его величестве, что он ни с кем не советовался и нельзя на его решения полагаться. И так происходило от того, что он поступал совершенно обратно сказанному выше. Так как император – человек скрытный, он не сообщает о своих намерениях никому и не слушает мнений, но так как только при выполнении решений мнения эти узнаются и обнаруживаются, приближенные начинают возражать, и он, как человек нетвердый, уступает. Выходит поэтому, что сделанное накануне отменяется на следующий день, никогда не знаешь, чего император хочет или как он собирается поступить, и нельзя на его решения полагаться. Итак, Князь постоянно должен обращаться за советом, но только когда этого хочет он, а не другие. Мало того: он должен отбить у каждого охоту советовать ему в чем бы то ни было, если он сам об этом не просит, сам же должен быть щедрым вопрошателем и терпеливым слушателем правды о спрошенном; наоборот, он должен разгневаться, если увидит, что правду почему-то скрывают. Если некоторые полагают, что какой-нибудь Князь, слывущий разумным, считается таковым не по своей природе, а благодаря хорошим советам, полученным от приближенных, то это несомненно ошибка. Дело в том, что есть следующее общее правило, никогда не допускающее ошибок: Князь, сам по себе не мудрый, не может иметь хороших советников, разве только он целиком доверится одному, который направлял бы его во всем и был бы человеком отменно умным. В таком случае это возможно; однако ненадолго, потому что такой руководитель скоро отнял бы у него власть; если же Князь, не будучи мудрым, спрашивает не одного, а нескольких, он никогда не получит согласных мнений и сам не сумеет привести их в согласие. Каждый советник будет думать о своей выгоде, а Князь не сможет ни исправить их, ни даже понять. Лучших найти не удастся, потому что люди всегда будут с тобой злы, если только необходимость не приведет их к добру. Итак, надо заключить, что хорошие советы, кто бы их ни давал, происходят от благоразумия Князя, а не благоразумие Князя от хороших советов.

Глава ХХIV Почему князья Италии лишились своих государств

Если благоразумно соблюдать описанные выше правила, то новый Князь становится как бы исконным и власть его сразу делается крепче и обеспеченнее, чем если б он правил с древних времен.

Ведь новый Князь куда больше, чем наследственный, привлекает внимание к своим поступкам, и если в них сказывается его сила, то она действует на людей гораздо больше и привязывает их куда крепче, чем древняя кровь. Ведь события настоящего захватывают людей больше, чем дела минувшие, и когда люди в настоящем находят благо, то радуются этому и не ищут другого; напротив, они будут всячески защищать нового Князя, лишь бы он в остальном был на высоте своего дела. Он будет славен вдвойне за то, что основал новое княжество, возвеличил его, укрепил хорошими законами, сильным войском и достойными примерами. И точно так же покроет себя двойным позором тот, кто, родившись Князем, потерял власть из-за собственного неразумия. Посмотришь на князей, лишившихся в наши дни своих государств в Италии, как король Неаполитанский, герцог Миланский и другие, и откроется прежде всего, что был у них общий порок – именно устройство войска, а причины этого отмечены выше.

Затем выяснится, что некоторым из них народ был враг, а другие, пользуясь народным расположением, не сумели обезопасить себя от знати. Без этих ошибок не лишаются государств, которые жизненно настолько сильны, что могут выставить в поле войска. У Филиппа Македонского – не отца Александра, а у того, кто был побежден Титом Квинкцием[158], – владения были невелики сравнительно с могуществом напавших на него римлян и Греции, но так как это был человек войны, умевший поддержать бодрость в народе и обезопасить себя от знати, то он выдерживал борьбу целый ряд лет, и если потерял в конце концов несколько городов, то все же царство у него осталось. Итак, пусть наши правители, много лет властвовавшие в своих княжествах, обвиняют за утрату их не судьбу, а свою неумелость; в спокойные времена им никогда в голову не приходило, что обстоятельства могут измениться (это общий недостаток людей – в ясную погоду забывать о буре), когда же наступили времена тяжкие, они думали о бегстве, а не о защите, и надеялись, что народы, возмущенные наглостью победителей, призовут их обратно. Этот выход хорош, если нет других, но очень плохо упустить из-за него все прочие средства. Ведь никому не вздумалось бы упасть в надежде, что кто-нибудь тебя поднимет. Так не бывает, а если и бывает, тo в этом нет для тебя безопасности, потому что подобная защита недостойна и от тебя не зависит; хороша, надежна, крепка только та помощь, которая зависит от тебя и от твоей собственной силы.

Глава ХХV Что значит в человеческих делах судьба и как с ней можно бороться

Мне небезызвестно, что многие держались и держатся мнения, будто дела мира так направляются судьбой и Богом, что люди, сих умом, ничего изменить в этом не могут, а наоборот, совершенно беспомощны. Итак, можно было бы сказать, что не стоит в поте лица над этими делами трудиться, а надо предоставить себя на волю судьбы. Это мнение еще больше утвердилось в наши времена благодаря великим переворотам, совершившимся и совершающимся каждый день у нас на глазах наперекор всякой человеческой предусмотрительности. Иногда, размышляя об этом, я в известной мере склонялся к мнению таких людей. Однако, дабы не была утрачена наша свободная воля, можно, думается мне, считать за правду, что судьба распоряжается половиной наших поступков, но управлять другой половиной или около того она предоставляет нам самим. Я уподобляю судьбу одной их тех разрушительных рек, которые, разъярившись, заливают долины, валят деревья и здания, отрывают глыбы земли с одного места и прибивают к другому. Каждый бежит перед ними, все уступает их натиску, не имея сил ни на какую борьбу. И хотя это так, оно все же не значит, чтобы люди в спокойные времена не могли принимать меры заранее, строя заграждения и плотины, дабы волны при новом подъеме или направлялись по отводу, или напор их не был так безудержен и губителен. То же происходит и с судьбой: она проявляет свое могущество там, где нет силы, которая была бы заранее подготовлена, чтобы ей сопротивляться, и обращает свои удары туда, где, она знает, не возведено плотин и заграждений, чтобы остановить ее. Если вы посмотрите на Италию, страну этих переворотов, давшую им толчок, то увидите, что это равнина без единой насыпи и преграды. Будь она защищена достаточной силой, как Германия, Испания или Франция, наводнение не причинило бы происшедших великих изменений или вовсе бы не случилось. Нахожу, что сказанного довольно, поскольку речь шла о сопротивлении судьбе вообще. Сосредоточиваясь, однако, ближе на частностях, скажу, что мы видим, как сегодня тот или другой Князь процветает, а завтра погибает, причем не изменилась ни природа, ни свойства его. Я уверен, что это вызвано главным образом причинами, о которых подробно говорилось раньше, именно: что Князь, полагающийся целиком на счастье, погибает, как только оно ему изменяет. Утверждаю также, что счастлив тот, кто согласует свой образ действий со свойствами времени, и столь же несчастлив тот, чьи действия с временем в разладе. Ведь мы видим, что люди при обстоятельствах, ведущих к цели, стоящей перед каждым, то есть к славе и богатству, поступают по-разному: один идет с оглядкой, другой стремится вперед, один берет силой, другой хитростью, один терпением, другой совершенно обратным, и каждый может этими разнообразными средствами достигнуть своего. Видим еще, как из двух осторожных людей один осуществляет свой замысел, другой нет, и точно так же двое преуспевают одинаково, идя разными путями, причем один осмотрителен, а другой идет напролом. Бывает это не иначе как от свойств времени, к которым люди применяются или не применяются в поведении своем. Отсюда происходит то, о чем я говорил, именно: что двое людей, поступающих различно, достигают одинакового успеха, а из двух других, действующих одинаково, один приходит к своей цели, а другой нет. От этого же зависит и колебание счастья; ведь если кто-нибудь ведет себя с осторожностью и терпением, а времена и дела складываются так, что его поведение окажется удачным, то он счастлив во всем, но стоит временам и делам измениться, и он погибает, потому что не меняет образа действия. Нет человека настолько благоразумного, чтобы уметь к этому приспособиться: нельзя отступать от склонностей собственной природы, и если человек всегда преуспевал, идя одной дорогой, нельзя ему убедить себя с нее свернуть. Вот почему человек осторожный, когда настанет время идти напролом, не умеет этого сделать и погибает; если бы вместе с временами и делами менялась его природа, то судьба была бы неизменной. Папа Юлий II во всем действовал натиском, и оказалось, что времена и дела настолько подходили к этому его свойству, что исход был всегда счастливый. Посмотрите на его первый поход на Болонью, еще при жизни мессера Джованни Бентивольо