Анна - [8]

Шрифт
Интервал

     внизу ландшафт практичный расстилался.                      

     Стояли домики, а к ним вели дороги.                         

     Везде стоянки, стадионы, виадуки,                           

     развязок мощных по лекалам дуги,                            

     расчерченные симметрично, строго.                           

     Цивилизация на нефти и законе                               

     и благородном принципе странноприимства.                    

     Правителям российским не запомнить                          

     ни слов, ни сути этой. Лихоимство,                          

     презренье к личности, к природе и к культуре                

     и грубость нашей свойственны натуре.                        

     Но, правда, защищая принципы Свободы,                       

     Америка унизила все страны и народы.                        


     8                                                           


     И так привык я к ежедневным перелётам,                      

     что, как автобус, самолёт воспринимал.                      

     Мой инструмент в футляре был не мал,                        

     и я вручал его стюартовым заботам.                          

     Я изучил, наверно двадцать пять аэропортов,                 

     поскольку пересадок было много,                             

     и повторялась кое-где дорога,                               

     как рифмы женские в стихах Вордстворта.                     

     Причём, напомню -- это было летом...                        

     Благословенна Delta, что, увы, почила в бозе,               

     с почти бесплатным месячным билетом                         

     "Stend by", что значит на подсадку, как в обозе.          

     Встаю я в шесть. Не ем, не пью совсем,                      

     взлетаю в девять, а в тринадцать пересадка,                 

     посадка в пять (в семнадцать), а начало в семь,             

     в двенадцать ужин. Завтра то же по порядку.                 

     Я закалился, загорел и похудел.                             

     Есть польза и бездельнику от дел.                           

     9                                                           


     И после месяца и взлётов, и посадок                         

     мне был подарен пятидневный островок,                       

     чтоб на Манхеттене я отдохнуть немного смог,                

     определив на август свой порядок.                           

     Хозяин мой -- Сережа Богорадский.                           

     Меня представил ему Миша Поляков --                         

     мой друг и диссидент старинный ленинградский,               

     честнейший из нью-йоркских чудаков.                         

     Жена хозяина во Флориде купалась.                           

     Её кровать бесплатно мне досталась.                         

     Хозяин же скрывался в Интернете.                            

     Мне были по душе порядки эти.                               

     И на второй или на третий день, не помню точно,             

     вдруг вспомнив встречу, я Андрею позвонил.                  

     Он лаконичен был, но мил.                                   

     Сегодня выставка. И вот я еду срочно,                       

     пока тусовка всё не выпила, не съела.                       

     Конечно, шутка. Здесь другое дело.                          


     10                                                          


     На Пятой Авеню, где дом остроугольный,                      

     на двадцать пятом этаже                                     

     (вот номер дома я забыл уже)                                

     зеркальный потолок и интерьер свекольный.                   

     Здесь три художника из северной столицы                     

     неспешно, основательно, достойно,                           

     без дилетантских фокусов отстойных                          

     представили свои труды и лица.                              

     Я грешен -- Модильяни и Пикaссо,                            

     Уорхелл, Поллак для меня -- лишь бренд и миф,               

     а Тинторетто, Джотто и Ван Эйк -- прекрасны.                

     Умрёт искусство, их не повторив.                            

     Квадрат Малевича -- афера толстосумов,                      

     не понимающих в изящном ни черта.                           


     Признаюсь -- я не знаю, где черта,                          

     что отделяет аферистов от безумных.                         

     В рисунке, в музыке, в поэзии и в танце                     

     всегда загадочней и круче иностранцы.                       

     Хотя Шаляпиным, Нижинским и Шагалом                         

     Россия всем им фигу показала.                               


     11                                                          


     Покуда платят деньги за дерьмо,                             

     оно родится и растет само,                                  

     и затмевает свет для истинных творений,                     


Еще от автора Александр Александрович Дольский
Стихотворения

Я постарался собрать в этой книге как можно более полное собрание произведений Александра Дольского. Собрать все. От шедевров, до откровенно слабых и пошлых. Не мое дело судить о их художественных достоинствах - каждый читатель составит о них свое собственное мнение. Главное - что есть над чем поразмыслить и чем зачитаться.


Пока живешь...

«Пока живешь...» первая книга поэта.


Рекомендуем почитать
Задохнись моим прахом

Во время обычной, казалось бы, экскурсии в университет, выпускница школы Лав Трейнор оказывается внутри настоящей войны двух соседних стран. Планы на дальнейшую жизнь резко меняются. Теперь ей предстоит в одиночку бороться за свою жизнь, пытаясь выбраться из проклятого города и найти своих друзей. Это история о том, как нам трудно делать выбор. И как это делают остальные. При создании обложки вдохновлялся образом предложенным в публикации на литресе.


Советский человек на Луне!

Документальный научно-фантастический роман. В советское время после каждого полета космонавтов издательство газеты «Известия» публиковало сборники материалов, посвященные состоявшемуся полету. Представьте, что вы держите в руках такой сборник, посвященный высадке советского космонавта на Луну в 1968 году. Правда, СССР в книге существенно отличается от СССР в нашей реальности.


Метелица

Оккупированный гитлеровцами белорусский хутор Метелица, как и тысячи других городов и сел нашей земли, не склонил головы перед врагом, объявил ему нещадную партизанскую войну. Тяжелые испытания выпали на долю тех, кто не мог уйти в партизаны, кто вынужден был остаться под властью захватчиков. О их стойкости, мужестве, вере в победу, о ценностях жизни нашего общества и рассказывает роман волгоградского прозаика А. Данильченко.


Всемирная спиртолитическая

Всемирная спиртолитическая: рассказ о том, как не должно быть. Правительство трезвости и реформ объявляет беспощадную борьбу с пьянством и наркоманией. Озабоченные алкогольной деградацией населения страны реформаторы объявляют Сухой закон. Повсеместно закрываются ликероводочные заводы, винно-водочные магазины и питейные заведения. Введен налог на пьянку. Пьяниц и наркоманов не берут на работу, поражают в избирательных правах. За коллективные распития в общественных местах людей приговаривают к длительным срокам заключения в ЛТП, высшей мере наказания — принудительной кодировке.


Заря над степью

Действие этого многопланового романа охватывает период с конца XIX века и до сороковых годов нашего столетня, оно выходит за пределы дореволюционной Монголии и переносится то в Тибет, то в Китай, то в Россию. В центре романа жизнь арата Ширчина, прошедшего долгий и трудный путь от сироты батрака до лучшего скотовода страны.


Площадь Разгуляй

Эту книгу о детстве Вениамин ДОДИН написал в 1951-1952 гг. в срубленном им зимовье у тихой таёжной речки Ишимба, «навечно» сосланный в Енисейскую тайгу после многих лет каторги. Когда обрёл наконец величайшее счастье спокойной счастливой жизни вдвоём со своим четвероногим другом Волчиною. В книге он рассказал о кратеньком младенчестве с родителями, братом и добрыми людьми, о тюремном детстве и о жалком существовании в нём. Об издевательствах взрослых и вовсе не детских бедах казалось бы благополучного Латышского Детдома.