Анхен и Мари. Прима-балерина - [12]

– Анна Николаевна, Вы выйдете за меня замуж?

– Иван Филаретович, Вы опять? Ведь договаривались мы уже об этом. Просто коллеги. Просто друзья. А Вы замуж? Когда Вы уже угомонитесь?

– Отчего Вы не хотите стать моей женой? Не понимаю, – спросил господин Самолётов и обиженно сложил пухлые губы трубочкой.

– Да всё оттого же. Забыли? Клеймо позорное на нас с сестрой лежит. Неужели сие не останавливает Вас? – спросила Анхен.

– Нисколько. Это Вас тормозит почему-то.

– И что скажут Ваши родные, когда узнают, что мой папенька помогал убивать царя? – спросила Анхен.

– Господи, Анна Николаевна, и сестра, и мама о Вас уже наслышаны. Что им за дело до позора Вашего папеньки?

– А мне есть дело, – упрямо сказала барышня и подняла вверх подбородок.

– Пожалуй, я помогу Вам, Анна Николаевна. Помогу. Вот увидите, – сказал господин Самолётов, решительно взял Анхен за руку и повёл дальше вдоль набережной.

– Это как же Вы мне поможете, интересуюсь? – не выдержала Анхен.

– Да очень просто. Я сниму с Вас груз ответственности за деяния Вашего отца. Вытру воображаемое позорное пятно напрочь! Подчистую! С корнем выдеру, если понадобится.

– Вы для начала со своей семьи позор снимите, а потом уж принимайтесь за мою, – сказала Анхен и выдернула руку.

Она ушла вперёд. Господин Самолётов остался стоять на месте – бледный, как мертвец.

– Если Вы про то, что отец мой разорился и пустил себе пулю в лоб, то я не переживаю и считаю этот эпизод из его книги жизни, – сказал господин Самолётов, догоняя строптивую барышню. – Меня он ни в коей мере не характеризует. За двадцать шесть лет честь свою я не испачкал. Нет человека на всём белом свете, что мне указать может на стыдный поступок. Нет такого.

Господин Самолётов остановился и остановил Анхен, придержав её за локоток.

– Вы верите мне?

– Да разве можно в этом бренном мире верить? Каин Авеля убил, а Вы говорите, – сказала Анхен, рассмеявшись, и пара двинулась дальше.

– Добрый вечер, молодые люди, – сказала госпожа Вислоушкина, как только они остановились у арки трёхэтажного дома на Гороховой улице. Как будто специально поджидала их.

Домовладелица в чепце и шубке-ротонде на соболином меху прогуливала белого пуделька. Тот заливисто приветствовал знакомую ему Анхен и малознакомого мужчину – он был рад всем.

– Серафима Савельевна, Вы прекрасно выглядите сегодня. Впрочем, как всегда, – сказал господин Самолётов и поцеловал старушке руку.

Дама зарделась.

– Ой, не шутите так, юноша. А то ведь я могу принять шутку за правду, – заулыбалась госпожа Вислоушкина.

– Побойтесь Бога! Какие шутки? – деланно удивился он.

– Смотрите, Анна Николаевна, будете привередничать, уведу я у Вас кавалера, – захихикала домовладелица, будто сухие сучья в лесу затрещали под ногами.

– Иван Филаретович, а Вы не теряйтесь. Невеста-то у нас с приданным. Один дом чего стоит. До свидания! Всего хорошего!

Анхен развернулась и ушла, оставив делопроизводителя наедине с госпожой Вислоушкиной. Пусть отдувается!

– Умеешь делать комплименты, умей и бабушек любить! – пела она, поднимаясь по широкой, основательной лестнице с коваными перилами на свой этаж.

Дверь открыла недовольная Акулина. Впрочем, она всегда была в дурном настроении. Анхен не особо обращала на это внимание. Однако звуки, доносившиеся из гостиной, её обескуражили. Мари музицировала. И это был пасторальный Бетховен.

– Ты не устаешь меня удивлять, Мари, – вместо приветствия сказала Анхен. – Бетховен? Ты не уважала его никогда. Не отдавала дань его таланту. Здравствуй, моя хорошая!

Это было уже обращено не к сестре, а к любимице – черноухой крольчихе Джоконде, прискакавшей из-под стола, где она пряталась от заунывной мелодии.

– Совсем тебя она не любит. Обижает девочку мою, мучает её в особо жестокой форме – играет на фортепьяно тоскливые этюды. Ну, ничего! Мы будем прогонять сейчас печаль и грусть, и всё такое!

Барышня схватила крольчиху на руки и закружилась с ней по комнате.

– А что мне играть? Не господина же Чайковского, – бесцветно ответила Мари.

Впрочем, она прервала музицирование и обернулась к сестре.

– А почему нет? – удивилась Анхен.

– Нет, – замотала головой Мари. – Теперь Пётр Ильич у меня будет ассоциироваться с кровью на балетной пачке. Только начинаю вспоминать вчерашний вечер, и сразу дурнота подступает к горлу. И ещё эта музыка на фоне убийства. Нет, нет, господин Чайковский у меня теперь запятнан кровью.

– Вот видишь, милая Джоконда, как можно в опалу попасть, – пропела Анхен на манер оперы, обращаясь к крольчихе.

Дурашливое пение прервал дверной звонок.

– Кто это так поздно? – испуганно спросила Мари.

Хорошие вести ночью не приходят в гости.

– Принесла кого-то нелёгкая, – проворчала Акулина, шаркая домашними туфлями по вытертому паркету в сторону прихожей. – И ходють, и ходють. Житья нет никакого. Спать пора, а они всё ходють.

Старая нянька открыла входную дверь и спустя пару минут привела в гостиную светловолосую барышню с покрасневшими, большими, как чайные блюдца, глазами.

– Это к вам, барышни. Вот, – сказала Акулина.

А к кому же ещё могли прийти гости? Ну не к ней же. Право слово, смешно. Ох, уж эта Акулина.