Театр начинается с выстрела
Господин Самолётов пришёл намедни на службу, не снимая пальто, подошёл к Анхен и протянул ей три желтоватые картонки.
– Вот, – сказал он без вступлений, загадочно улыбаясь.
– Что вот?
Она удивилась краткости обычно словоохотливого коллеги, но картонки взяла. Повертела их в руках и, пожав плечами, вопросительно посмотрела на чиновника сыскной полиции с модным пробором.
– Билеты, – всё также лаконично ответил Иван Филаретович.
Обычно печальные библейские глаза молодого человека излучали неподдельный восторг, как у щенка, заполучившего брошенную хозяином палку.
– Ну, билеты. Дальше что? Или слова Вы все на допросах растеряли? – спросила Анхен, с вызовом приподняв левую бровь.
– Ой, ради Бога, извините меня! Mon Dieu! Ошалел от радости, чушь несу несусветную, – опомнился он.
Господин Самолётов долгое время жил во Франции и сыпал французскими словечками, где надо и не надо. Наконец, он собрался, откашлялся в сторону, по-офицерски вытянулся в струнку и, склонив голову на бок, торжественно изрёк:
– Любезная Анна Николаевна, не соблаговолите ли Вы с сестрой составить мне компанию при посещении Императорского Мариинского театра завтра вечером?
Анхен, естественно, давно поняла, в чём дело, но минуту на раздумье взяла. Ну, не сразу же отвечать кавалеру согласием? Это неприлично, в конце-то концов.
– Соблаговолим, – ответила она кокетливо.
Пухлые губы молодого человека растянулись в счастливой улыбке.
– Merci!
Мари же запрыгала от радости, когда дома Анхен ей сообщила о приглашении.
– Проломишь пол, сестра моя, ведь весу в тебе много, – заметила она.
Ещё в детстве Анна Николаевна Ростоцкая решила, что поэтическое сложение звучит намного интереснее прозаического, поэтому в речи использовала такую форму изложения мыслей. Сначала это удивляло окружающих, но со временем все привыкали. Эта странность придавала ей некий шарм.
Мария Николаевна Ростоцкая, сестра-близнец Анхен, известная любительница сладкого и малоподвижного образа жизни, прыжки прекратила, подошла к сестре и по-девчачьи пихнула её в плечо.
– Сие тебе за дерзость! Вес у меня нормальный.
Но тут же кинулась на шею и сердечно обняла.
– А сие за что? – удивилась Анхен.
– За то, что приняла, наконец, ухаживание Ивана Филаретовича и согласилась идти с ним в театр! Я ведь верно понимаю твоё согласие?
– Неверно. Ничего сие не значит. Просто приглашение, просто балет, – буркнула Анхен и ушла к себе.
– Да и вообще это так замечательно – поход в театр! Мы сто лет там не были. Наверно, со времён учёбы в Смольном институте, – успела крикнуть ей в след Мари.
Дел сёстрам теперь предстояло много. Из скудного гардероба надлежало выбрать наряды, подходящие к остаткам фамильных украшений и продумать причёски. Анхен, разумеется, остановилась на вечернем платье цвета зрелой вишни, бордовых перчатках по локоть и рубиновых серьгах. Она обожала красный цвет. Он оттенял её смуглую кожу, да и карие глаза только выигрывали от такого сочетания.
Мари надела нежно-голубое платье под комплект из аквамарина, который ей подарил папенька. Она любила отца и серо-голубые оттенки в одежде. В минуты волнения тёмно-синие глаза Мари превращались в васильки, яркие, с пёстрыми вкраплениями. Хоть этого мало кто замечал под очками.
В Мариинском театре давали балет-феерию в трёх актах с прологом Петра Ильича Чайковского.
– Спящая красавица, – выдохнула Мари, когда они уселись на места. – Кто бы мог подумать, что мы будем вот так сидеть с тобой и смотреть новый балет. Премьера была только в январе! Правда, это замечательно?
– Недурно, – скупо сказала Анхен.
Сама же художница засмотрелась на оформление зрительного зала – не красный с золотом, привычный для императорских театров, а цвет морской волны – синий бархат, лазурь, голубые просторы. Анхен обратила внимание на люстру и плафон с изображением двенадцати нимф в окружении амуров. Нужно непременно всё запомнить, а после зарисовать!
– Иван Филаретович, спасибо Вам за приглашение, – обратилась к коллеге сестры Мари, наклонившись вперёд, потому что Анхен, сидевшая посередине, загораживала ей столь щедрого и столь привлекательного молодого человека.
– Да что Вы, Мария Николаевна?! Confusion! Это я должен благодарить Вас, что составили мне компанию, – изрёк господин Самолётов, тоже наклонившись вперёд.
