Английские романтики в переводах Яна Пробштейна - [4]

Сверкает ледников великолепье,

Ущелья и широкие долины

Таят неизмеримые глубины,

Как синь небес, ручьи во льдах сияют —

Пустыня, где лишь вихри обитают,

Да рыщет волк, да устремится ввысь

С останками охотника орел, —

Ужасный край: высокогорен, гол

И мрачен — скалы в небо вознеслись,

Везде расщелины, следы крушенья,

Не здесь ли древний дух Землетрясенья

Учил дитя-Погибель? Может, это —

Игрушки их? Промчалось, может, пламя,

Как море, над безмолвными снегами?

Здесь вечность спит. Никто не даст ответа.

Пустыня, твой таинственный язык

Сомненью учит нас или такой

Торжественной, прозрачной, тихой вере,

Что если б человек его постиг,

С природой жил бы в мире. Голос твой,

Великая Вершина, отменяет

Законы лжи и горя — понимает

Его не каждый — в столь высокой сфере

Лишь тот постичь способен твой закон,

Кто сердцем добр, возвышен, умудрен.

IV.

Леса, поля, озера и ручьи,

Все, что на чудодейственной земле

Живет, и небосвод, и океан,

Гроза и дождь, и молния в ночи,

Землетрясенье, буря, ураган

И сон без сновидений в зимней мгле,

Объявший нерожденные цветы,

И робость грез, и хрупкие мечты,

Незримых почек яростный рывок

Из ненавистного оцепененья,

Пути людей, их смерти и рожденья,

Все, чем владеть могли б они, их труд, —

Всем существам, что дышат и растут,

Дано родиться и угаснуть в срок.

Однако недоступное, в покое

Живет Могущество от нас вдали,

И этот обнаженный лик земли,

И первозданность гор передо мною, —

Все учит ум пытливый. Ледники,

Как змеи за добычею из нор,

Ползут, не торопясь, по склонам гор,

Где солнце и Мороз нагромоздили,

Как бы в пренебреженье к бренной силе,

Громады ледяные — высоки

Зубцы и шпили, башни, купола,

Незыблемые стены возвела

Столица смерти — нет, не город все же:

Руинами усеяна теснина,

В движенье вечном катится лавина

По склонам гор от края небосклона,

Гигантских сосен строй встречает с дрожью

Лавину льда — там, где прошла она,

Земля истерзана, обнажена,

Расщеплены деревья, непреклонно

Между живым и неживым граница

Отодвигается: и зверь, и птица

Стремятся прочь, и в страхе человек

Жилище покидает навсегда.

Стихия сокрушает без труда

Следы его трудов, и, взяв разбег,

Потоки неуемно мчатся с кручи

Из тайных бездн — в долину, чтоб могучей

Рекою стать и донести дыханье

Далеких и возвышенных краев

До океанских вод и в океане

Навек смешаться с ревом бурунов,

Поток воздушный напитав парами.

V.

Монблан стоит, блистающий снегами,

Торжественно-спокойной полон мощи,

Даря многообразные виденья,

Многоголосьем оглушив долины,

Загадку жизни, смерти и рожденья

Скрывая в тишине безлунной ночи

И в блеске дня, срываются с вершины

Сокрытые от глаз людских лавины.

Горящие закатными огнями,

Пронизанные звездными лучами,

Они смиряют буйный нрав ветров,

Борящихся в тиши. Храня свой кров,

В высоких одиночествах клубится

Невинная безмолвная зарница.

Монблан! Загадочная Мощь явлений,

Повелевающая небесами

И ходом наших бренных размышлений,

Таится здесь. Что сталось бы с тобой,

Со звездами, землею и морями,

Когда бы мы безлюдье и покой

Представили бездушной пустотой?

1816

Перси Биши Шелли Строки, написанные среди Евганских холмов

Есть в бездонном океане

Скорби, горя и страданий

Много тихих островов,

Где, укрывшись от ветров,

Переводит дух моряк,

Чтобы дальше плыть во мрак:

Нависает небосвод

Тучами над бездной вод,

И свинцовой пеленой

Мгла клубится за кормой.

По пятам за судном мчится

Буря, грозная громница,

Парус рвет, обшивку, снасти,

Разрывает бриг на части,

И корабль, хлебнув сполна,

Смерти зачерпнул со дна,

Погружаясь в глубину,

Словно в сон, идет ко дну,

И во сне, стремясь вперед,

Через вечность он плывет:

В полумраке перед ним,

Смутен и недостижим,

Берег — зыбкая черта,

Отступает, как всегда,

И раздвоен, истомлен

Мореход: не в силах он

Плыть вперед, податься вспять,

Будет зыбь его качать,

Вечный странник, мореход,

В гавань смерти он плывет.

Там, за гранью зыбких вод,

Ждет его любовь едва ли,

Впрочем, вряд ли от печали

Ищет он спасенья в страсти

Или в дружеском участье, —

Грудь пуста, и лед в крови,

Сердце сгинет от любви,

Билась боль в бескровных венах,

Будто бы в тюремных стенах,

Чувства выжжены, побиты

Градом слов, огнем обиды,

Время грубо иссекло

Изможденное чело,

Искривленные уста

Опалила немота,

Так листва под коркой льда

Застывает в пустоте

На декабрьском кусте.

На полночном диком взморье,

Там, где северные зори,

Где стихией многопенной

Шторм ярится неизменный, —

Белый высится костяк,

Словно здесь уснул бедняк,

Не оплаканный никем:

Каменистый берег нем,

Редкий шелестит камыш,

Да кричат на кручах лишь

Чайки, будоража тишь,

Иль водоворот ревет, —

Так поверженный народ

Корчится у ног царя, —

Страшной славою горя,

Скачет тот сквозь павший град,

Где сражался с братом брат, —

Кости здесь теперь лежат,

И бессолнечный рассвет

Сизой мглой прикрыл скелет,

Не ответит он на зов —

Жизни, дум истлел покров.

Да, средь горестей бездонных

Много островков зелёных,

К одному приплыл мой челн,

Легким ветром окрылён,

Слушал я раскат пеана

И грачей призыв гортанный

Над Евганскими холмами, —

Рассекая мглу крылами,

Сизокрыло взмыла стая,

И, величием блистая,

Встало солнце, небосвод

Весь клубился, а восход

Тучи опалил огнём,

И безмерный окоём

Вспыхнул в отблесках лазурных,

Крылья в крапинках пурпурных

Золотым дождём проплыли,