Англия в раннее средневековье - [43]
Помимо кровной мести англосаксы прибегали к помощи родовой организации во многих других жизненных обстоятельствах. Ближайшие родичи принимали участие в организации браков, и материнская родня замужней женщины следила за тем, чтобы ее интересы не нарушались после свадьбы[479]. С другой стороны, родственники мужа в случае его смерти при наличии малолетних детей осуществляли опеку над имуществом» а бездетная вдова лишалась имущества опять-таки в пользу мужниной родни[480]. Сородичи обязаны были следить за тем, чтобы их родственник, обвиненный в каком-либо преступлении, не избегал правосудия; если же он ускользал от него, то становился изгоем изгоем (utlah), и родичам запрещалось предоставлять ему убежище под страхом суровых штрафов. Члены maegas также выступали как соприсяжники в суде[481], что зачастую было сопряжено с дополнительными расходами.
Возникает естественный вопрос: в чем причины столь долгого сохранения кровной мести и других родовых распорядков в социальных отношениях населения раннесредневековой Англии? Было бы, наверное, серьезным упрощением видеть в этом факте только наследие варварских времен. Не исключая этого фактора, который с конца VIII по начало XI в. находил себе постоянную подпитку в непрерывном притоке скандинавских иммигрантов, несших с собой разнообразные элементы родоплеменных отношений, ответ следует, на наш взгляд, искать в уровне и противоречиях социального развития англосаксонского общества.
Два основных компонента этого общества определялись законодательством Альфреда Великого аллитерированной фразой, которая в переводе звучит как «кэрлы и эрлы» (ge ceorle ge eorle), т. е. «простолюдины и знать»[482]. В реальности социальная система англосаксов была, разумеется, много сложнее и помимо перечисленных включала в себя разнообразные категории полусвободных и рабов. Кроме того, надо иметь в виду, что известные нам стратификации Кента и Уэссекса демонстрируют хотя и однотипные, но во многом несхожие формы общественного устройства[483].
Наиболее ранние кентские законы выделяют в этом королевстве по меньшей мере четыре социальные группировки, различающиеся между собой величиной вергельда. Наибольший вергельд — 300 шиллингов — имели представители возвышающейся знати — эрлы[484]; жизнь рядовых общинников-кэрлов оценивалась в 100 шиллингов[485]; так называемые лэты в зависимости от неизвестных нам обстоятельств ценились в 80, 60 или 40 шиллингов[486]. Что касается рабов, то они вергельда как такового не имели, и цена их убийства частично зависела от статуса их владельцев, которым, собственно, и доставался штраф, и частично от того, к какой из нескольких прослоек несвободных принадлежал сам раб[487]. Перед нами, таким образом, предстает социально стратифицированное общество, в котором, очевидно, уже существуют отношения господства-подчинения.
Главную социальную группу кентского общества VII в. составляли, безусловно, свободные общинники — кэрлы. В их личном пользовании находились пахотные наделы (обычно величиной в один сулунг), полосами лежавшие в пределах земель общины. Именно этот надел составлял основу свободного состояния кэрла: без него не могли осуществляться никакие права и обязанности, характерные для свободного члена общества. В состав хозяйства кэрла, кроме того, входили дом с усадьбой (надворные постройки, огород, иногда фруктовый сад или пчельник) и имевшиеся у него права на пользование различными общинными угодьями[488]. Помимо самого хозяина и членов его семьи в хозяйстве общинника работали рабы и лэты; однозначных свидетельств применения их на полевых работах мы не имеем: источники говорят об их использовании прежде всего в домашнем хозяйстве и в личном услужении[489].
Важно отметить при этом, что ни в VII, ни в IX столетии земля кентского кэрла еще не приобрела всех черт свободно отчуждаемой собственности. В судебнике Этельберта содержатся косвенные указания на то, что дети кэрла наследовали его имущество равными долями
