Ангел на мосту - [3]

— Это — первый раз в жизни! — сказала она впоследствии, когда он приводил себя в порядок, перед тем как отправиться домой. Голос ее дрожал и казался ему прелестным. Он не сомневался в искренности ее слов, несмотря на то, что эти самые слова ему доводилось слышать не раз.

«Это — первый раз в жизни», — говорят они все, продевая свои белые руки в рукава платья.

«Это — первый раз в жизни», — говорят они, ожидая лифта в коридоре гостиницы.

«Это — первый раз в жизни», — говорят они, натягивая на ноги чулочки.

В каютах океанских пароходов, в железнодорожных купе, в летних гостиницах с видом на горные вершины — всюду и везде звучат одни и те же слова: «Это — первый раз в жизни».

* * *

— Где ты был? — скорбно спросила миссис Пастерн. — Уже двенадцатый час.

— Флэннаганы угостили меня виски.

— Она мне сказала, что он в Германии.

— Он неожиданно вернулся.

Поужинав на кухне, Чарли пошел слушать последние известия по телевизору.

— Бомбу им! — закричал он. — Маленькую атомную бомбочку! Пусть знают, кто командует парадом!

Потом он лег в постель, но долго не мог уснуть. Он стал думать о детях, о сыне и дочери, которые были далеко, в колледже. Он любил их. Это было единственное значение глагола «любить», какое он знал. Затем он загнал мяч в девять воображаемых лунок, тщательно, до малейших деталей рассчитав все — и неровности поля, и размеры клюшки, и силу удара, и характер противника, и даже погоду. Но деловые заботы его не отпускали, и от них меркла и расплывалась яркая зелень гольфового поля. Весь капитал мистера Пастерна был вложен в различные предприятия: часть — в постройку отеля в Нассау, часть — в керамический завод в Огайо, часть — в новое химическое средство для мытья окон. И всюду его преследовала неудача! Заботы выгнали его из постели, он закурил сигарету и подошел к окну. При свете звезд виднелись ветви деревьев, уже лишенные листвы. Этим летом он пытался поправить свои дела, играя на бегах, и сейчас при виде этих голых сучьев он подумал, что, вероятно, его билетики на «дубли» все еще валяются, как опавшие листья, где-нибудь в сточных канавах Бельмонта и Саратоги. Клен и ясень, бук и вяз — на третий номер в четвертом заезде — выдача сто; шестой номер в третьем заезде — пятьдесят, и сто на втором номере в восьмом заезде… Верно, дети, по дороге домой из школы, шпыняют эти его опавшие листья ногами. Снова забравшись в постель, он бесстыдно, весь, отдался мыслям о миссис Флэннаган, о том, где и как они встретятся в следующий раз. В этой жизни, рассуждал он сам с собой, так редко удается набрести на средство, дарующее забвение. И неужели отказываться от него только потому, что средство это не слишком изысканного свойства?

* * *

Новая победа всякий раз влияла на Чарли чудодейственным образом. Он весь преображался, становился щедрым, сердечным, бесконечно добродушным, спокойным, другом кошек, собак и случайных прохожих, общительным и полным сочувствия к чужим печалям. Правда, он знал, что дома, олицетворяя собой живой укор, его ждет миссис Пастерн — ну да ведь он четверть века служил ей верой и правдой, а сейчас, если бы он и вздумал нежно ее погладить, она бы скорее всего охнула и сказала: «Не трогай меня, у меня тут как раз синяк, я ушиблась, когда работала в саду». А в те вечера, которые они проводили вместе, она, как нарочно, поворачивалась к нему всеми своими остриями: она ведь никогда не прекращала свою работу по оттачиванию и шлифовке чувства собственного достоинства!

— Представь себе, — скажет, бывало, миссис Пастерн, — Мэри Квестед, оказывается, передергивает в картах, — и замечание ее повисало где-то в воздухе, так и не добравшись до кресла, в котором сидел Чарли. Быть может, все реплики миссис Пастерн были лишь косвенным выражением ее недовольства Чарли. Как бы то ни было, ее недовольство уже не в силах было его затронуть.

Следующее свидание с миссис Флэннаган произошло в городе. Они позавтракали в ресторане и потом провели весь день до вечера вместе. В вестибюле гостиницы миссис Флэннаган остановилась перед витриной с парфюмерией. Поиграв плечами, и назвав Чарли «мартышкой», она объявила, что обожает духи.

Несмотря на ее девичьи ужимки и заверения в собственной добродетели, в этой ее просьбе ему почудился известный навык. Впрочем, флакон духов он ей купил. В другой раз она облюбовала себе в витрине магазина пеньюар; он купил ей и пеньюар. Еще одно свидание доставило ей шелковый зонтик. Поджидая ее в ресторане, где была назначена их четвертая встреча, он подумал, как бы она не попросила у него каких-нибудь ювелирных изделий; его финансы заметно таяли. Она обещала прийти к часу, и он сидел, наслаждаясь своим положением счастливого любовника, запахами соусов, джина и красных ковров. Она всегда опаздывала; в половине второго он заказал еще одну порцию джина. Без четверти два он заметил, что официанты начали перешептываться и смеяться, кивая в его сторону. Неужели она его обманула и не придет? Такая возможность представилась ему впервые! Интересно, что она о себе думает? Кто она такая, что смеет с ним так поступать? Домашняя хозяйка, изнывающая от одиночества, только и всего! В два он наконец заказал себе завтрак. Он был раздавлен. Последние несколько лет вся его личная жизнь состояла из вереницы односеансовых связей, подчас не слишком высокого пошиба, без которых, однако, его существование было бы совсем невыносимым.