Anenerbe - [7]

— Почему? — эхом повторил товарищ Шумный.

— Сами-то подумайте, а в качестве подсказки скажу — природа человечества, тщеславие.

— То есть?

Алексей Митрофанович достал бумажный пакетик с печеньем и бережно надрезал край.

— Если открытие приснилось во сне, получается, что это и вовсе не ваше открытие, а случайное совпадение. Вы полагаете сны — индивидуальны?

— А как же еще?

— Вопрос спорный, противоречивый, желаете эксперимент?

Эксперимента мне еще не хватало, — подумал Виталий Борисович, хотя мысль показалась интересной.

— Желаете, чтобы вам приснился я?

— Вы?

— Только в качестве эксперимента, — успокоил Алексей Митрофанович, — ненадолго, только появлюсь и тут же исчезну, никаких разговоров, просьб, только появление. Два или один?

— Один, — не раздумывая, произнес Виталий Борисович и проследил, как в чашку опустился кусочек сахара.

— Настаивать не буду, ваше право, и ответ немедленный мне не нужен. Мы сейчас продолжим беседу на интересующую вас тему, а вы тем временем поразмышляйте над моим предложением. Задайте себе вопрос и забудьте, а потом вспомните. Будем считать, что родственников Клавдии Степановны мы обсудили. Теперь относительно самой трагедии.

Чай оказался вкусным. Виталий Борисович пил небольшими глотками, чувствуя тепло и еще что-то, некое умиротворение, приятную расслабленность.

— Смерть, — понизив голос, сказал Алексей Митрофанович, — всегда тайна. Но тайна только для тех, кто остался здесь, а для других и вовсе не тайна, а возможное перевоплощение, продолжение пути, только в ином измерении и с учетом допущенных ошибок. Вы можете относиться к данному заявлению по-разному, однако вас интересует совсем другая сторона вопроса, а именно: что же на самом деле произошло? Что случилось и почему погибла Клавдия Степановна? Если откровенно — не знаю, мне ближе третья версия, не самоубийство или убийство, а нелепая случайность — человек упал в пролет и разбился. В качестве аргументов могу привести следующие соображения.

Алексей Митрофанович еще разок глотнул и поставил на стол чашку.

— Во-первых, я ее не почувствовал, когда проходил мимо. Не было во мне чувства, что обнаженная женщина — Клавдия Степановна. При всем своем равнодушии к ней, я равнодушным не был. Парадокс? Ничего удивительного — вся жизнь сплошной парадокс. Конечно, я испытывал некое чувство симпатии, просто я постоянно занят собой, каждый час, минутку — всегда. Да и выражать симпатию я не умею, в школе не научили, а потом мне неинтересно выражать свою симпатию. Чувствовать — да, интересно, но выражать? Скажете, поделиться душевной теплотой? А как я могу ей поделиться, когда сам постоянно зябну? Во-вторых, чтобы убить человека, нужен мотив. Какой мотив в нашем случае? Кроме попытки завладеть квартирой — никакого. Однако проверка данной версии — процесс длинный и утомительный. Только шесть месяцев нужно ждать, пока объявятся родственники. А докладывать начальству нужно уже через неделю. Самоубийство? Неплохая версия. Одинокая женщина решила свести счеты с жизнью, особенно в наши времена, когда старики предоставлены сами себе, когда о них забыло не только государство, но и ближайшие родственники. И в-третьих, что бы я вам не говорил и что бы вы не думали, решение будут принимать за вас. Вы — статист, необходимый, чтобы оформить нужные бумаги, чтобы соблюсти видимость закона. Обычно о таких вещах вслух не говорят, но ими руководствуются. Еще?

— Спасибо, чай вкусный.

— А печенье? Вы даже не попробовали.

— Простите, — неожиданно для себя произнес Виталий Борисович, — задумался над тем, что вы сказали.

На улице вновь шел противный мелкий дождь, кажется, третий день подряд, от чего устали не только люди, но и мостовая, грязные тротуары, понурые деревья с еще не отлетевшей листвой. Устали машины, заляпанные серой коркой грязи. Устал и Виталий Борисович — он шел, понурив голову, изредка уклоняясь от зонтов, попадавшихся ему на встречу. В переходе, сидя на красном пластмассовом ящике, какой-то дядька играл на баяне. Недурно, кстати говоря, попадал в ноты, но не пел. Возможно, дядька пел до того, как Виталий Борисович спустился в переход, а может, и вовсе не пел. Минуту-другую товарищ Шумный постоял, затем достал денежку и бросил ее в коробку, вероятно, из-под торта. Дядька одобрительно кивнул головой и неожиданно затянул красивым голосом.

Богатство, честь и слава —

Превкусная отрава,

А тот довольно слеп,

Кто верит, что в них хлеб.

Копейка, копейка!

Ты многим злодейка,

Вошла ты в великую честь…

Что еще собирался сообщить миру дядька, о чем поведать или рассказать, Виталий Борисович не услышал — поднялся по лестнице и нырнул в дождь.

Жертва эксперимента или еще одно знакомство

Люстра была древней. Три светильника, два из которых не горят, а как долго — сказать затруднительно. Насколько помнил себя Виталий Борисович, всегда горела только одна лампочка. Щелкнул выключателем — горит. И тут же выключил. Лег на диван и протянул в темноте руку. Промахнулся. Выбрал иное направление, немного левей и почувствовал выключатель, уже другой от торшера. Включил — совсем иное дело. Благодаря зеленому колпаку комната стала уютней, хотя и немного меньше. Посмотрел налево, затем направо, а уж потом на себя. Но не в зеркало, крохотное по размеру оно висело в ванной, а лежал Виталий Борисович в гостиной, а заодно в спальне и своем рабочем кабинете. Никакой ошибки в том, что глянул товарищ Шумный на себя. Кресло, что стояло рядом, выглядывало из темноты и гордо демонстрировало китель. Как и полагается, с погонами, пуговицами, не хватало только головы, которую, впрочем, вполне успешно замещал глобус, стоящий в некотором отдалении на тумбочке. На глобусе — фуражка. Размер один к одному. А сидит даже лучше, чем на голове Виталия Борисовича. Уверено сидит и непонятно, кто испытывает больше гордости — глобус или кресло. Вероятно, оба — и кресло и глобус. Зевнул, потянулся и обратил свой взгляд на книжную полку — все читано-перечитано по десять раз, если не больше. Открой любую страницу, по памяти расскажет.