Anenerbe - [5]

— Получается, вы видели, как произошла трагедия?

— Я? Не видел! И не слышал, — заверил Алексей Митрофанович, — не мог я видеть и тем более слышать! Занят я был, понимаете, занят! А когда я занят, я физически не вижу и не слышу ничего.

— Ничего? — с сомнением в голосе произнес Виталий Борисович.

— Не только ничего, но и никого! Я сам себя не замечаю! Прошлой осенью забыл надеть штаны,… представляете, так в трусах за газетой и отправился. Если бы не Клавдия Степановна… говорит мне: Леша! Леша! Леша! Стой! — Стою. Что с тобой, родной? Ничего, отвечаю, а в чем дело? А на ней лица нет — бледная, как покойник. Глаза беспокойные и абсолютно круглые! Не бывает в природе абсолютно круглых глаз, а тут, пожалуйста, круглые, словно по циркулю нарисовали. И я испугался, не волнуйтесь, говорю, все образумится, нельзя так близко к сердцу принимать. Сердце, оно и в самом деле страшно уязвимое. Думаете, когда говорят, сердце болит, это лишь слова? Пошли к ней, я ее успокаиваю, она — меня, а как домой собрался — вижу без штанов! И вновь ничего не понимаю, то ли я их где-то обронил, то ли забыл надеть, а затем новая, еще более дерзкая мысль — а вдруг я штаны уже здесь снял? Я же мужчина, а Клавдия Степановна — женщина. Логично? Вполне! Как очередная версия имеет достаточно серьезное право на существование. Версии, Виталий Борисович, исключать нельзя. Никогда! Даже самая плохонькая на первый взгляд версия имеет право. Поверьте мне. Уж кому-кому, а не мне этого не знать.

— Минуточку!

Виталий Борисович перевел дыхание.

— Вы видели женщину, когда спускались вниз по лестнице?

— Клавдию Степановну?

— Не перебивайте. Отвечайте на поставленный мной вопрос. Вы видели женщину, когда отправились в магазин?

— За печеньем?

— Я же сказал: не перебивайте!

— Я не перебиваю, а уточняю, потому что за печеньем означает одно, а не за печеньем совсем другое! Это же две совершенно разные вещи!

— Вы видели женщину?

— Когда спускался, не видел, — последовал ответ.

— А когда видели?

— Когда домой вернулся. Сел чай пить, вот тут и увидел, но не Клавдию Степановну, а ее халат и какую-то голую женщину. Думаю: пойду у нее самой спрошу, а там ваша печать.

Проверить по учетам, — мысленно дал себе установку Виталий Борисович, вдруг он псих законченный этот математик, а он тут с ним как с человеком беседу ведет. Хотя с другой стороны, он чего-то там говорил про ученых. Живых ученых товарищу Шумному видеть близко не приходилось, да и на расстоянии тоже, если только на экране телевизора. Медали президент вручает, или какой конгресс. А вот с идиотами повезло больше, пришлось, что говорится, столкнуться и не раз. Сергей Митрофанович на идиота похож был мало, скорей, на опустившегося антисоциального элемента. Однако спиртным от него не пахло, глаза в норме, зрачки обыкновенные — не наркоман.

— Газету пошли почитать, вместо того, чтобы сообщить куда следует, — с укором в голосе произнес товарищ Шумный.

— Вы меня не поняли, — возразил Горелик, — я же не знал, что это Клавдия Степановна, а как узнал — огорчился. Человек она сложный, можно сказать замкнутый, и дела, стало быть, до нее нет никому. Как никому нет до меня. Думаете, самоубийство?

— Разберемся, — уверенно произнес милиционер. Он всегда говорил подобным образом, то есть уверенно. Даже в тех случаях, когда и вовсе был неуверен. Установка, а иначе никак нельзя. Если ты сомневаешься и не веришь в свои силы, кто же в тебя поверит?

— А сами как считаете?

— Самоубийство или убийство?

— Да вы все же сосед, самый близкий для нее человек. У нее родня есть, ну там дети какие, брат или сестра?

Алексей Митрофанович сменил позу — откинулся на спинку стула и вроде как задумался — впрочем, ненадолго, на минутку или на две.

— В какой последовательности? — спросил он. — Сначала о моих соображениях относительно трагедии или о родственниках?

— Как вам будет угодно.

— О родственниках получится недолго, поэтому я начну со второго вопроса, хотя, знаете, случаются ошибки. Недолго превращается в долго и наоборот.

Он кашлянул.

— По всей вероятности, Клавдия Степановна, была когда-то замужем. Почему по всей вероятности? Снимок я видел — он и она. Она — это Клавдия Степановна, а кто мужчина — сказать не могу, не думал. Просто предположил, что мужчина является… или был близким ей человеком. Сейчас попробую привести свои аргументы. Снимок или фотографию, как вам будет угодно, я видел у Клавдии Степановны на комоде — случайно бросил взгляд. Расспрашивать, как вы понимаете, неудобно, фотография — это такая же составная интимной жизни, как и сама интимная жизнь. Однако поразил меня совсем другой факт. Снимок получился, как художественное фото. Понимаете, о чем я говорю? На выставках случалось присутствовать? Так вот, чудесный получился снимок, а Клавдия Степановна на себя не похожа. Узнать очень сложно, если возможно вообще. Я узнал. Клавдия Степановна в жизни никогда не улыбалась, по крайней мере, я не видел, а тут,… как бы вам сказать, — Алексей Митрофанович задумался.

— Как бы вам сказать, — повторил он, — вся ее душевная красота на устах, а сама Клавдия Степановна от счастья светится, полыхает как огонек в ночи. Насколько я человек невнимательный и все равно обратил внимания. Поразил меня и другой факт. Мужчина как бы присутствует, а как бы его и нет. Какой ни есть образ, конечно, имеется, но составляет он фон, хотя прижались голубки друг к другу, особенно Клавдия Степановна. Брата так любить невозможно и родственника тоже. Кто остается? Либо потенциальный супруг, либо, простите, любовник. Почему потенциальный? Да потому что и супруга так не любят! Супруг для женщины, как имущество, которое заверили у нотариуса — можно не волноваться. Повторяю, задавать интимные вопросы я не могу — не в моих правилах, да если и расскажут, все равно не могу. Интимная сторона взаимоотношений двух существ — тайна великая! И третьему в эту тайну путь заказан. Люди с интеллектом, с чувством понимают и никогда никому слова не скажут. Хранят свою тайну бережно, от посторонних скрывают — слишком дороги для них пережитые чувства. Других родственников — не знаю. Батюшка их умерли давно. Вовремя умерли.