Anenerbe - [34]

— Хочешь пригласить? — спросил Александр Николаевич и поморщился, то ли от боли в пояснице, то ли от возможных перспектив, связанных с приездом тещи.

— Как скажешь, — ответила супруга.

Именно за это качество и любил Зою Константиновну Кузнецов. Любить, да будет вам известно, можно по-разному. Вероятно, этим обстоятельством и объясняется чрезмерное любопытство обывателя к теме любви. Казалось, что нового? Он и она, как вариант — зловещий треугольник. Однако тут и зарыт тот самый камень познания, когда через отношения проявляются чувства и какие…

Конечно, Александр Николаевич свою супругу любил, он и на секундочку бы не задумался, если бы поступил соответствующий вопрос. Но любовь у Кузнецова носила индивидуальный характер, со множеством оттенков, часто непонятных для постороннего наблюдателя. Естественно, никто не собирался за Кузнецовым наблюдать и тем более вторгаться в интимную область его существования — заглядывать, например, в спальню. Плотские утехи, скажут умудренные жизнью люди, это и вовсе не любовь. Занимаются же ими без любви? Любовь в истинном значении нечто большее, что невозможно передать камерой, каким бы искусным не был оператор. Любовь может себя проявлять невероятной гаммой чувств и поступков, даже полным их отсутствием! Всем известна ревность, являющаяся по сути своей проявлением любви, как и ненависть к вчерашнему объекту обожания. И каждая новая любовь, что вспыхивает в воспаленном сердце, по-своему уникальна и неповторима.

Зоя Константиновна могла ответить на прозвучавший вопрос, используя тысячу и один вариант. Но ответила так, чтобы понравилось супругу. Скажете, умная женщина? Поправим — любящая. Александр Николаевич ответ оценил по достоинству и из тысячи возможных выбрал нужный.

— Звони, пусть приезжает.

В основе этого короткого диалога, который и диалогом назвать нельзя, лежало все то же чувство — любовь — странная и неизведанная область познания, в равной мере доступная всем, кто в ней нуждается. Никакой оговорки. Она обязательно придет и даже останется, когда все прочие чувства вас покинут. Останется не менее преданной, чем ваш любимый барбос, с той лишь разницей, чтобы вы в ней нуждаетесь гораздо больше, чем ваш барбос в вас.

Александр Николаевич когда-то безумно любил свою жену, вероятно, сильней, чем сейчас. Хотя все же нельзя любить чуть-чуть, в полсилы. Она или есть или ее нет. Третьего, увы, не дано, в противном случае это уже обман или добровольное заблуждение. Однако себя обманывать тоже грешно — невозможно пылать страстью вечно. Любой огонек когда-нибудь да потухнет, но останутся угольки — темные головешки, внешне обманчивые, так как и внутри продолжает бушевать пламя, стоит лишь придать им уверенности и слегка подуть — едва-едва, но только от души, от сердца.

— Она не помешает, — произнесла Зоя Константиновна и замолчала.

И в этой тишине, что повисла на короткое мгновение, чувствовалась,… нет, не благодарность, а любовь!

Согласие в доме — несбыточная мечта многих. Но почему оно родилось сейчас, когда разламывает спину и невозможно повернуться, чтобы не состроить зловещую гримасу на лице? Почему не было волшебного состояния, когда они пересчитывали деньги и строили планы?

Обман! Еще один обман. Возникшая боль обнажила нервы, по которым, словно по оголенным проводам, пронесся уже другой, забытый и чужой Александр Николаевич или просто Саша — она прежде всегда называла его Сашей. А он купался и в ее голосе, и в своем имени, не в состоянии их разделить.

Заболел, — мелькнула мысль. Он явно заболел, разговор не о спине, там хоть и больно, но понятно. Непонятно — что с ним происходит?

От кончика носа оторвалась небольшая капля влаги и отправлялась в свободное падение. Доля секунды и на полу крохотное, едва различимое пятнышко — маленький, не видимый для глаза Александр Николаевич.

— Прилягу, не здоровится, — пожаловался он и, превозмогая боль, отправился обратно в спальню.

Свиная лопатка или еще раз о счастье. Чтобы по-человечески… чтобы как у людей…

Лежит и не двигается, смотрит в потолок и замечает какое-то движение — размытые образы или фигуры. Вновь смотрит более внимательно — точно, как в старом телевизоре, где сели лампы. Вроде двое — похоже, женщины, одна молодая, а вторая в возрасте, как его Зоя. Пригляделся и едва не вскрикнул — точно Зоя! Говорят, а о чем не понятно, только и слышно — бу-бу-бу-бу. А тут еще кто-то заходит — какой-то мужчина и на его — Александра Николаевича место — садится. Зоя капусту строгает, а девушка смотрит, как она строгает.

— Доброе утро, — говорит мужчина, — поесть-то что есть?

— На, — отвечает ему Зоя Константиновна, — ешь.

— А это что?

— Пища, — объясняют ему.

— А другой пищи нету? Что-то мне эта пища уже надоела, — заявляет мужчина, — а потом сегодня же суббота, как бы выходной день, праздник что ли…

— У тебя всегда праздник, холодильник открыл и праздник, в телевизор уперся — еще один праздник… чего ты там говорила про магнетизм?

Девушка посмотрела на свои пальчики и только потом ответила.

— Магнетизм, говорит, у вас потрясающий.

— А ты?

— А что я — слушаю. Стою и равнодушно на него смотрю.