Анекдоты о императоре Павле Первом, самодержце Всероссийском - [5]
(Из «Вестника Европы»)
Примерное снисхождение и милость Павла Первого к простолюдинам
Известно уже всем, что город Гатчина служил тогда любимым местопребыванием императора Павла Первого, когда он еще был наследником престола.
В сей-то бывшей пред тем финской деревне, в тридцати верстах от столицы, в приятной по тамошнему климату стране, он, подобно обыкновенному человеку, с простотою, свойственною одним добрым хозяевам, принимал всех его посещающих и — чтоб более привлечь к себе жителей — заводил в ней сады и строил замки; почему и должно было нанимать из окрестных селений рабочих людей, которые, по малолюдству своему, почти всегда чрез двое суток переменялись одни другими.
В один день государь, встав ранее обыкновенного, пошел посмотреть на работающих и позади сада увидел роющего канаву молодого чухонца, который, надобно знать, что никогда не видывал и потому не знал лично императора. Он подошел к нему, завел с ним разговор и между прочим просил его, чтобы он дал ему несколько покопать заступом.
Чухонец подал заступ, и государь, порывши оным немного, отдал ему обратно и спросил потом: давно ли он тут находится? Что заставило его оставить дом свой и прийти на работу? Имеет ли он жену, и как поживает его семейство? «Если ты очень беден, — примолвил император, — и имеешь в чем нужду, то проси меня: я помогу тебе».
«Слава Богу! — отвечал чухонец, — я почти всем доволен; но при всей посредственной жизни матери, жены и всего моего семейства недостает у меня одной хорошей к…вы, которую хотя и покупаю у знакомого в соседственной мызе, но он не продает мне ее за то число денег, сколько я имею. Для того-то я и пришел работать в сад государев, чтоб, выработав деньги, купить на них то, что мне надобно».
«А за сколько ты думаешь купить себе то, что тебе надобно?»
Крестьянин объявил цену, и государь, давши ему четыре червонца, пошел от него прочь.
«Как так! За что? — закричал с радости крестьянин. — Ведь я должен отдать тебе их обратно; а где я возьму такое число денег?»
«Приходи завтра во дворец, — отвечал ему император, — и спроси меня (назвав себя другим именем), то мы поговорим о том с тобою».
Чухонец сдержал свое слово, пришел во дворец, введен был в комнаты, и увидел в них, кого же? — своего государя, который, приняв милостиво и пожаловав его ему еще несколько червонных, отпустил его.
(От его высокородия Василия Яковлевича Шестакова)
Беспримерная чувствительность, благодарность и воздаяние императора Павла Первого к наставнику своему, графу Никите Ивановичу Панину[12]
В 1783 году, марта 31 дня, скончался граф Никита Иванович Панин, к общему искреннему сожалению родственников и друзей.
Хотя в последних годах его жизни слабость его здоровья, соединясь с его положением, и совсем уклонила его от дел, однако за несколько месяцев до его кончины здоровье его казалось быть в лучшем состоянии; накануне же печального происшествия он казался крепче и веселее обыкновенного, но поутру в четыре часа удар паралича лишил его памяти и употребления языка. Тщетно испытывали, в присутствии его императорского высочества, все способы врачебного искусства: он чрез несколько часов скончался при великом своем питомце[13], который один только прилеплял его к жизни и к которому он питал нежное и беспредельное дружество.
В минуту, в которую он испустил последнее дыхание, император упал пред ним на колена и, поцеловав его руку, оросил оную своими слезами. Надлежало вывести государя из несчастного дома, в котором раздавались вопль и стенания.
Всеобщая печаль повсюду возвещала потерю премудрого и добродетельного сего мужа; казалось, будто каждый оплакивал своего родственника. Погребение совершено было апреля в 3-й день. Его императорское высочество удостоил вынос тела своим присутствием.
Прощаясь в последний раз с наставником своим и другом, государь еще поцеловал у него руку с пролитием горчайших слез. Зрелище самое трогательное для тех, кои при том присутствовали, но которое в то ж время вливало в них сладостное утешение, открывая им доброту сердца наследника престола.
Сколь огорчен был его императорское высочество кончиною графа Панина, и сколь великое имел он к нему почтение, можно видеть из следующего письма, писанного государем к митрополиту Платону:
«Ваше преосвященство!
Уже известно вашему преосвященству о посетившей нас печали смертью графа Никиты Ивановича; известны вы и о всем том, чем я ему должен, следственно и об обязательствах моих в рассуждении его. Судите же, прискорбно ли душе моей? Я привязан по долгу и удостоверению к закону и не сомневаюсь, что получающему награждение в той жизни за добродетели всеконечно отрада и покой; но поелику душа остается еще со слабостями тела соединена, то нельзя нам не чувствовать печали от разлуки: разделите оную со мною, как с истинным вашим другом. Павел».
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.