Анекдоты о императоре Павле Первом, самодержце Всероссийском - [3]
Праведная награда! Беспримерная признательность великого самодержца, совершенно знающего [как] отличать и как награждать за заслуги подданных!
СЛАВА ЕГО
Павел Первый велик в воздаянии почестей достойным из своих подданных
Вскоре по вступлении своем на престол его величество, получа известие о смерти фельдмаршала графа Петра Александровича Румянцева-Задунайского, в тот же час отдал приказ наложить на три дня траур на весь императорский дом свой, сказав при том: «Румянцев во время царствований отца и матери моей прославился в России более, нежели Тюрен во Франции. Он почитаем и любим был покойным императором, и был ему Петру Третьему предан; за что воздаю такую честь его памяти, какой еще ни один полководец не имел в моем Отечестве».
И подлинно — какой пример!
(От его превосходительства Петра Ивановича Козловского).
Павел Первый есть друг человечества: ибо лучшее его удовольствие состояло в том,
чтобы находить себя прямо человеком
Девятого-надесять 19 сентября 1800 года на сражении (в Голландии) полк Бекендорфов занимал самый опаснейший пост, где он сильно претерпел от французов. При самом жестоком и отчаянном нападении их подпрапорщик Щегловитов увидел, что он не может спасти носимого им знамени; тогда, по совету и ободрению прапорщика Багогевута, стоявшего подле него, сорвал он знамя с древка, обернулся в него и таким образом пал с ним вместе на поле сражения, на котором он возле храброго своего сподвижника Багогевута умер достославною смертью.
Павел Первый, получа о сем донесение, сказал окружающим его: «Не удивляюсь, ибо храбрость и мужество есть наследие моих подданных; но знаю, что воин сей был такой же человек, как и я; он мой брат столько же, сколько и ваш; он пожертвовал жизнью для чести Отечества — почтим же его память»[4].
Император повелел имя подпрапорщика Щегловитова вышить на всех знаменах полку Бенкендорфа — это всем было известно.
(Из политического журнала)
Признательность и награды Павла Первого за верную службу к генералиссимусу графу Суворову
Добродетель составляет первое достоинство человека. Государь, говорит Пуфендорф[5], всех более должен почитать ее, тогда он подобен Богу, и не забывать благотворить своим подданным. Счастлив он, когда окружен такими людьми, которые из ревности к нему и Отечеству напоминают ему о сей священной его обязанности.
Граф Суворов, примерный полководец Севера, единственный герой прошедшего столетия, по своим быстрым успехам и победам, по всей строгой справедливости достоин удивления света.
После побед его, в Италии одержанных, после донесений о завоевании Туринской цитадели, уверения о скором падении Мантуи, о новом облежании Тортоны, о поспешном отступлении генерала Моро в Бокету к Генуе и поверхностях, во многих небольших сражениях им одержанных, Павел Первый послал к графу Суворову богато алмазами осыпанный портрет свой для ношения на груди; возвел его в княжеское достоинство великой и пространной своей империи и приложенным к грамоте на оное именным указом повелел к пожалованному ему от великой матери своей после Рымникского сражения наименованию присовокупить наименование Италийского. Второй за сим последовавший указ изъявил неограниченное благоволение Павлове за дела военачальника его, в котором он повелевал гвардии и всем российским войскам везде, даже и в присутствии своем, отдавать ему[6] все воинские почести, подобно отдаваемым высочайшей особе императора. Почтенный и старый сей герой мог один хвалиться тем, что от рук строжайшей справедливости получил награду, за которую обязан был единственно заслугам своим и редким сведениям, а не счастью или снисканному придворному покровительству.
Пример сей доволен в доказательство того, какое добродетельное сердце имел император и что Павел Первый всегда готов был благодетельствовать.
(Из «Жизни императора»)
Правосудный и достопамятный ответ императора Павла Первого одному из его генералов
По вступлении на престол император приговорил двух армейских офицеров к строжайшему аресту в крепости за ссору, учиненную ими между собою, в которой один другого ранил было шпагою смертельно. При чем генерал N. просил государя из сих офицеров о том, который был знатной фамилии, и просьбу свою заключал тем, что и он бы, будучи на месте его, так же бы поступил. «Тем бы ты хуже сделал, — отвечал ему равнодушно император, — ибо после сего справедливее не мог бы ожидать себе прощения»[7].
(От Дмитрия Николаевича Епифанова)
Новое соблюдение, оказанное от Павла Первого чести воинского состояния
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.