Андрейка - [6]
Направляясь в этот раз к Василисе, Томашук, чтобы не вызывать излишних подозрений у односельчан, оставил ружье, патронташ и охотничью сумку в полицейском участке. В ушах его все еще звучали слова гитлеровского майора, сказанные с глазу на глаз:
«Дело ваше опасное. Но об этом никто не должен знать. Держитесь просто, но как можно хитрее. Вы должны быть и осторожнее и умнее их».
«Их» — значит всех, кто живет в деревне.
Подходя к избе бабушки Василисы, Роман постарался придать своему лицу как можно более спокойное выражение. И шапка, чуть сдвинутая на затылок, и несколько расстегнутых пуговиц на рубашке, и самое лицо его — все как бы говорило: смотрите, какой я простой и хороший человек, душа у меня нараспашку, весь я перед вами, одним словом — свой. И поскольку в чужую душу не залезешь, чужие мысли не подслушаешь, бабушка Василиса не сразу смогла догадаться о настоящей причине появления Романа в ее хате. Только подумала: «Зачастил что-то...»
Переступив порог, Роман отвесил поклон, снял шапку и, скомкав ее в руке, направился к скамье.
— Садись, Матвеич, — пригласила старушка.
— Спасибо, Василиса Васильевна,— поблагодарил гость, незаметно оглядывая все уголки четырехстенной избы.
— Что-то редко вас видно, Матвеич. Или на какую работу нанялись? — первая начала разговор Василиса.
Роман пожаловался, что лесная служба стала сейчас очень опасной. Везде партизаны, а другой, более подходящей работы не найти.
— Почему же вам в город не податься? — спросила старушка.
— Там и без нас народу хватает. Сейчас не в город, а из города в деревню люди норовят уйти.
Сказал это — и всмотрелся в лицо Василисы: вот-вот проговорится старая хоть словом о дочери и внуке, которые тоже пришли из города, а жить с нею не живут.
— Не очень-то уйдешь, когда своих нет никого,— вздохнула хозяйка.
— Это верно, — согласился Томашук, но тут же добавил: — Однако у кого родня есть, так тем лучше в деревне, чем в городе; спокойнее, безопаснее здесь. Все норовят в тихие края, чтобы подальше от дорог.
Василиса хотела было возразить — мол, какой уж тут покой,— но успела заметить, как хитро рыскают по избе глаза Романа, и решила перевести разговор на другое:
— Да, война... Наделала она много беды, как воды в половодье...
И умолкла.
Теряя надежду на то, что старуха проговорится, Роман начал хитрить:
— Беды много, но можно и отогнать ее. Жизнь любит, чтобы ее подслащивали, умело пользовались моментом...
Василиса не возразила, ответила будто невпопад:
— Нам, конечно, теперь не до этого. Лишь бы прожить, проскрипеть. Дров вот не на чем привезти. Хлеба нет. Одна картошка...
Роман молчал. Он понял, что старуха может долго разговаривать с ним, очень долго, но нужного ему так и не скажет. Хитра, ох хитра бабка Василиса, умеет держать язык за зубами!
«Хороша птица, видать по полету»,— со злобой подумал Томашук и встал со скамьи.
— Куда ж ты так быстро, Матвеич? — не глядя на него, спросила хозяйка.
Роман сдержался, хотя его и задело, что старуха даже не смотрит на него.
— Пройдусь к старым знакомым, а к вечеру домой. Худо жить одному,— с ленцой ответил он.
— Нелегко, — согласилась бабка, глянув на него через плечо, и стала складывать посуду в большую миску.
— А где это ваша городская? — неожиданно спросил Роман.
— С этого и разговор бы тебе начинать! — бросив ложки в миску, проворчала старуха.
— А ты не сердись, не о тебе же я знать хочу...
— Известно, что не обо мне. Только зачем у меня тогда спрашивать о том, кого в избе нет?
— А когда Зина дома бывает? — вопросом на вопрос ответил Роман.
— У нее спроси. Откуда мне знать, где вас, молодых, черт носит. И дня в своем доме не посидите...
Сказала и отвернулась от Романа, который так ничего и не понял из разговора с ней. Видно, напрасно ходит он, как тот кот, вокруг да около. И захотелось Томашуку броситься коршуном на Василису, схватить за волосы, повалить на пол и бить, бить чем-нибудь тяжелым. Но стоит ли лезть на рожон?
Роман скомкал шапку и, казалось, готов был швырнуть ею в Василису, но та вдруг повернулась к нему и, словно и не было между ними никакого разговора, торопливо сказала:
— Черт знает, что за напасть эти новые хозяева... Хоть бы ты меня защитил, Роман Матвеевич. Грозились последнюю корову забрать. Что мне тогда делать? Милостыню просить? Или головой в омут...
— Если бы мне с Зиной поговорить, я бы...
— Говорите сколько вам влезет, лишь бы немцы последнее не отбирали! — вновь сердито перебила Василиса.
Эти слова старушки ободрили Романа, подали надежду увидеть Зинаиду, а значит, и выпытать кое-что.
— Хорошо, схожу к коменданту,— внушительным тоном пообещал он,— походатайствую за тебя, Василиса Васильевна. Ты вот только помоги мне встретиться с Зиной. У меня к ней душевный разговор.
— Ладно, как-нибудь встретитесь, — загадочно и многообещающе произнесла старуха и, взяв вышитое петухами полотенце, принялась вытирать вымытую посуду.
А обнадеженный Роман надвинул шапку на свою черноволосую взлохмаченную голову и, не попрощавшись с хозяйкой, вышел из избы.
В отряде все ожидали выздоровления Зинаиды Антоновны. План ее удался: одиннадцать гитлеровцев, которых вела она по кладкам через реку Ипуть, отправились на тот свет.
В этой повести писатель возвращается в свою юность, рассказывает о том, как в трудные годы коллективизации белорусской деревни ученик-комсомолец принимал активное участие в ожесточенной классовой борьбе.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.