Анатомия скандала - [77]

— Не более тридцати сантиметров.

— Не более тридцати сантиметров, — повторила я. — Значит, если Оливия говорила: «Отойди от меня, нет, не здесь», — вы должны были ее слышать?

— Да.

— А на деле вы нам сказали: «Если бы она сказала что-то подобное — да и вообще что угодно, — я не мог бы ее не расслышать». Так вы сказали?

— Да. — Уайтхаус с вызовом выставил подбородок, видимо, не вполне понимая, к чему я веду.

— И, как вы заявили, вам не свойственна жестокость, вы не такой человек, который рвет на женщинах одежду, однако «помогать стягивать» в порыве страсти вы способны. То есть вы бы остановились, зная о нежелании Оливии продолжать?

— Да.

— Однако она показала под присягой, что просила вас прекратить.

— Нет.

— Она сказала: «Отстань от меня! Нет! Не здесь!»

— Нет.

— И не один раз, а два.

— Нет.

— Но она разрыдалась здесь, в суде, когда пересказывала этот эпизод.

— Нет. — Голос у Уайтхауса утробный, стиснутый, как кулак.

— Вы стояли почти вплотную, практически в клинче, не более тридцати сантиметров друг от друга, Оливия просила вас прекратить, однако вы продолжали?

— Нет.

Его голос напряжен, но я специально не смотрю на подсудимого. Я в упор гляжу на судью, не снисходя до взгляда на Джеймса Уайтхауса, потому что сейчас здесь идет война, и я не собираюсь сластить пилюлю.

— Она повторила свою просьбу, однако вы опять проигнорировали ее слова?

— Нет, — настаивает он.

— Вы вошли в нее, хотя она запрещала вам делать это?

— Нет.

— Вы прекрасно понимали, что она не согласна, потому что сказали: «Нечего было передо мной бедрами вертеть»?

— Нет.

— А что означает эта фраза?

— Что? — На секунду Уайтхаус растерялся от смены ритма.

— Она ведь очень оскорбительна, не правда ли? — Здесь мне пришлось сдержаться, чтобы не поддаться поднимающемуся гневу. — Она означает «не возбуждай меня, если потом не хочешь дать». В ней есть признание нежелания женщины продолжать, отсутствие согласия, не правда ли?

— Это отвлеченное предположение, я такого не говорил, — упорствует он.

— Однако вы сказали: «Ты меня дразнишь», не правда ли? — Я взглянула в свои записи. — Моя ученая коллега мисс Риган спросила: «Вы говорили „Ты меня дразнишь“?», и вы ответили: «Возможно… когда мы впервые поцеловались». Вы чувствовали нежелание Оливии, — продолжаю давить я, сдерживаясь на каждом слове. — Значит, вы знали, что она отказывает в согласии!

И вот наконец Уайтхаус не сдержал гневного движения. На его лице отразилась внутренняя борьба.

— Это было сказано в качестве ласки. — Голос его натянут, как слишком сильно взведенная часовая пружина. — Это всего лишь слова, так все говорят!

— Вы почувствовали ее нежелание и изнасиловали ее. Когда Оливия сказала: «Нет, не здесь», вы предпочли ей не поверить.

— Нет.

— Вы решили, она это не всерьез.

— Нет.

— Вернее, вам было все равно. Вы слышали, что она сказала «нет», но проигнорировали ее несогласие, потому что сочли — вам лучше знать. — Здесь я впервые взглянула на него в упор, с вызовом и интересом: увижу ли я, как в его глазах мелькнет узнавание? Но нет, он весь пылал праведным гневом.

Я повернулась к судье, не дав Джеймсу Уайтхаусу возможности ответить.

— У меня больше нет вопросов, ваша честь.

Глава 27

Кейт

1 мая 2017 года

Днем присяжные удалились на совещание — после заключительных речей и напоминания судьи Лакхёрста не торопиться и тщательно взвесить все услышанное. Его честь строго напомнил то, о чем уже предупреждал перед началом процесса: данный иск инициирован государственным уголовным судом, значит, сторона обвинения и должна доказывать виновность подсудимого, сам же мистер Уайтхаус не обязан доказывать ничего. Судья подытожил основные аргументы и повторил юридическое определение изнасилования, вкладывая в головы присяжным, что основным является согласие или отсутствие такового и что (слово истицы против слова подсудимого) главный вопрос состоит в том, мог ли, по добросовестному рассуждению, Джеймс Уайтхаус знать на момент введения члена, что истица не согласна на секс.

Во время этого мастер-класса по юриспруденции присяжные внимательно слушают, уже не сутулясь и не наваливаясь на стойку перед ними. Они сидят прямо и что-то помечают в блокнотах, как прилежные ученики во время речи директора школы, сознавая свою ответственность и стремясь оправдать ожидания. Больше недели они наблюдали за высокоумными профессионалами, которые их убеждали, обольщали и доказывали свою правоту, силясь блеснуть знаниями и произвести впечатление, а заодно — как же без этого — состязались за лишние очки. Теперь власть впервые перешла к присяжным. Судья утвердит любой вердикт, но выбор, решение, виновен Джеймс Уайтхаус или нет, насильник он или не в меру страстный любовник, наказал ли он свою жертву за то, что она «вертела перед ним бедрами», оставил ей синяки и разорвал нижнее белье, или всего лишь сделал пару затяжек на колготках и укусил в порыве страсти, — остается за ними.

Я удаляюсь в комнату барристеров, где царит суета и очень людно. Констебль Райдон и сержант Уиллис собираются в столовую выпить кофе, но я отказываюсь пойти с ними: в их компании я только еще больше нервничаю, а мне хочется полной тишины или разряжающего обстановку черного юмора коллег, ругающих неэффективность судебной системы, а порой и ослиную глупость, отравляющую нам существование. Джон Спинни из нашего адвокатского бюро доведен до белого каления: заседание по делу об изнасиловании ребенка отложили, потому что ночью какой-то механик снял оборудование для видеосвязи с жертвой из зала суда.