Анатомия скандала - [75]

— Вы уже оставляли ей подобные следы? — спросила Анджела Риган.

— Да, когда мы занимались любовью, — признался Джеймс. — Она хотела, чтобы я покусывал ее во время секса.

Софи потрясла головой, стараясь привести в порядок мысли. Она знала, что муж лгал и раньше: в полиции в 1993 году, потом ей насчет Оливии. У Софи копились неопровержимые доказательства его постоянной лжи с той минуты, как эта история получила огласку. Не стоит забывать, что уклончивость — одно из требований его профессии, часть политической игры наравне с манипулированием статистическими данными, фальсификацией цифр, замалчиванием или утаиванием фактов, способных украсть победу в споре, а потому подлежащих зачистке.

Но лгать под присягой, что он не рвал на ней одежду? Это уже что-то новое даже для Джеймса. А может, и нет. Может, он не считает это предосудительнее умолчания или полуправды. «Я не такой человек, чтобы срывать с женщин одежду». О чем еще он солгал? О той фразе? Или о том, говорила ли Оливия «нет»? Мысли завертелись калейдоскопом, но голос мужа вернул Софи в реальность. Наступал самый важный момент.

Именно этой части показаний Софи страшилась больше всего — и не могла ее не выслушать. Вместе со сгорающими от любопытства соседями по галерее она вытянула шею, ловя слова Анджелы Риган, обратившейся к щекотливому вопросу согласия мисс Литтон. В зале стало очень тихо — воздух был пропитан неестественной тишиной, когда адвокат качнулась на носках, опустилась каблуками на пол и приступила к разбору юридической сути дела.

— Мисс Литтон заявляет, что вы сказали: «Нечего было передо мной бедрами вертеть». Эта фраза заставляет предположить, что вы понимали: мисс Литтон не желает заниматься сексом. Вы это говорили?

— Нет. Какая гнусная фраза! — в ужасе отшатнулся Джеймс.

— А вы говорили что-нибудь вроде «вертихвостка»?

— Нет! — твердо стоял он на своем.

— Тогда, может, вы просили ее не дразнить вас?

— А вот такое я мог сказать, — признал он, — в процессе любовных ласк. Но это было задолго до того, как мы дошли до этой стадии. Возможно, я пробормотал что-то подобное, когда она поцеловала меня.

— Мисс Литтон показала, что говорила вам: «Отойди от меня. Нет! Не здесь!» Вы слышали от нее эти слова?

— Нет, не слышал.

— Могло ли быть так, что она говорила, а вы не слышали?

— Нет, мы стояли совсем рядом. Невозможно, чтобы она такое сказала… да и вообще что-нибудь сказала, а я бы не услышал. К тому же… — здесь Джеймс сделал паузу, будто собираясь с духом, чтобы сказать нечто очень деликатное, и ему крайне неловко, хотя поступить иначе он не может. — Мисс Литтон всячески давала понять, что это как раз то, чего она очень хочет. Ни словесно и никак иначе она не выразила своего несогласия.

Рядом кто-то беззвучно ахнул, а Софи невольно выдохнула. Она смотрела, как ее муж обращается к присяжным, переводя взгляд с одного на другого, прекрасно сознавая: наступил важный момент, необходимо сделать все, чтобы они накрепко запомнили эту часть показаний, прежде чем удалиться на совещание решать его судьбу.

Софи очень нужно было услышать это от мужа. Он говорил абсолютно искренне, звучно и уверенно. Сейчас Джеймс был сама убедительность, и Софи была готова поверить ему до конца.

Однако — может, потому, что она уже много раз слышала этот голос и знала, что в драматические минуты он появляется у Джеймса как по заказу, — ее не отпускала странная неловкость. Дурные предчувствия усилились, когда Джеймс повторил, делая паузы, чтобы значительность сказанного разнеслась по залу:

— Я точно помню, что она не просила меня прекратить. Не было ни секунды, когда бы у меня сложилось впечатление, что она этого не хочет.

Но, зная своего мужа: его любовь к сексу, эгоцентричность, легкомысленное отношение к правде, его уклончивость, — ей было больно мысленно перечислять все это сейчас, — Софи не могла избавиться от неприятного осадка.

Она не была убеждена, что верит ему.

Глава 26

Кейт

28 апреля 2017 года

Итак, настал долгожданный момент, который я представляла себе с того дня, как Брайан передал мне документы по делу, а подсознательно ждала больше двадцати лет. Бремя ожидания вдруг навалилось на меня всей тяжестью. Руки дрожали, когда я поднялась, чтобы начать перекрестный допрос, а под волосами возникло странное щекотно-тягучее ощущение, какое бывало всего несколько раз в жизни, в мгновения настоящего страха. Так было в оксфордской галерее, когда мне стало ясно, что я не смогу остановить Уайтхауса. Так было, когда Эли догадалась и я едва не лишилась всего, ради чего работала, своей блестящей карьеры и шанса привлечь Уайтхауса к ответственности.

Я глубоко дышу, представляя, как легкие расширяются и давят на диафрагму. Я вбираю как можно больше кислорода. Неважно, что суду придется подождать. Присяжные сидят прямо, они уже приспособились к ритму процесса и чувствуют: настал решающий момент. Сейчас их взгляды будут метаться от меня к подсудимому, как на теннисном матче, когда зрители ахают от волнения или затаивают дыхание. И я заставлю Уайтхауса подождать — пусть это покажется мелочным, но сегодня все вертится вокруг него. Мы вдоволь наелись его россказней, пора предложить суду альтернативную версию случившегося и бросить тень сомнения на каждую фразу, которую он произнес.