Анатомия скандала - [73]

Софи заставила себя слушать, как в день рождения Оливии любовники вместе провели ночь. Она тогда уезжала к матери в Девон, и ей удалось лишь коротко переговорить с Джеймсом, когда вечером она поднялась на ближайший холм, чтобы поймать сигнал. Муж говорил меланхолично, и Софи даже стало неловко, что она бросила его возиться с бумагами, а сама с детьми бездельничает, ходит купаться и играет на пляже.

— Мне так жаль, — сказала она, представив, как несладко остаться в душном Лондоне на две недели. — Мы можем вернуться пораньше, правда, дети огорчатся, и Джинни тоже. Эм и Финну здесь очень нравится.

Софи помнит, как солнце припекало шею, и она все время поглядывала на море, сверкавшее на краю долины и сливавшееся с небом — линию горизонта едва можно было различить. Про себя она надеялась, что им не придется все бросать и ехать домой.

— Конечно, оставайтесь, — сказал муж. — Я просто соскучился.

— Мы тоже по тебе скучаем, — с нежностью ответила Софи.

А в это время, должно быть, Оливия в Сент-Джеймсском парке ждала, пока он договорит, и поторапливала его, делая страшные глаза. Джеймс ничем не выдал, что на вечер у него запланировано кое-что получше, чем бесконечные «красные ящики» для официальных бумаг и стейк с салатом. Ложь с удивительной легкостью сходила с его языка — вернее, недомолвки. Во второй раз за несколько минут Софи ошеломила ловкость мужа, так просто жившего двойной жизнью. Двадцать с лишним лет назад его уклончивые объяснения тоже сквозили предательскими недомолвками, однако все же спасали его от агрессивного допроса. Как Эмили с ее зубной феей или самой Софи в Девоне прошлым летом, ему просто удобнее было поверить.

Отмахнувшись от этой мысли, Софи прислушалась, мысленно внушая мужу не отступать от роли обаятельного, располагающего к себе человека, не лишенного недостатков, но от этого только казавшегося ближе к простым людям. Ногти ее впивались в ладони, и это хоть немного отвлекало от тупой боли в груди, от нестерпимого желания разрыдаться.

И тут вмешалась мисс Вудкрофт:

— Ваша честь, моя ученая коллега задает свидетелю наводящие вопросы.

Судья поднял руку и опустил ее, словно отмахиваясь от разыгравшегося щенка, на которого у него нет времени. Анджела улыбнулась — это слышалось в ее грудных протяжных гласных и подчеркнутой снисходительности — и продолжала.

Но Софи отвлеклась, услышав голос мисс Вудкрофт, мелодичный и глубокий, изысканный, как дорогой кларет, который хочется пить не торопясь. Интонации и тембр этого голоса говорили о привилегированном положении, остром уме и блестящем образовании. Но отчего эта женщина чем-то неуловимым — возможно, характерным напором — напоминает Софи девушку, о которой она не вспоминала больше двадцати лет?

Должно быть, дело в лихорадочной и небрежной манере писать левой рукой, будто неординарные мысли торопятся попасть на бумагу. Так писала Холли — но ведь многие люди так пишут, особенно настырные барристеры, для которых любая брешь в показаниях означает возможность не оставить от версии противной стороны камня на камне. Софи так и видела, как под париком пухнет мозг этой адвокатши, как она ищет способы запутать Джеймса на перекрестном допросе. Но пока муж не допустил ни одного промаха. Даже скептически настроенные присяжные, пожилая женщина и молодая мусульманка, смотрели на него уже не так враждебно, а банально-красивая женщина помоложе — черные дуги бровей, искусственный загар — положительно поддалась его обаянию и смотрела Джеймсу в рот — по крайней мере, пока речь шла лишь о супружеской неверности, этакой запутанной современной лавстори. Пока не было никаких упоминаний о синяках и порванных трусах, никаких предположений, что Джеймс мог сказать «Нечего было передо мной бедрами вертеть». Это надо прекратить, зачем же повторять эти ужасные слова?

Усевшись поудобнее, Софи велела себе успокоиться и забыть о Холли. Надо слушать, надо испить эту чашу. Она снова прислушалась к словам своего неверного супруга. Она уже начала презирать себя за то, что любит такого человека, и чувствовала, что ее любовь к мужу немного поостыла.

Джеймс продолжал говорить, но Софи то и дело непроизвольно отвлекалась — слова скатывались по ней, не впитываясь, будто по тугому свитку пергамента. Близился главный пункт обвинения — инцидент в лифте, и Софи берегла силы, чтобы выслушать версию мужа, изложенную под присягой. Вот когда ей понадобится внимание.

Снова вмешалась мисс Вудкрофт. Еще одно замечание о нарушении правовой нормы — и очередной усталый взмах судьи. И с чего Софи вспомнилась Холли? У этой ручки как палочки, ни намека на грудь, тонкие плечики. Прямо не женщина, а пичужка какая-то. Может, невротичка? Такая не нанесет разящий удар по ее мужу, справившись с неотразимым обаянием Джеймса, который с виду по-прежнему спокоен, только очень серьезен. И лишь Софи, замечавшая каждую мелочь, вроде напряженного подбородка мужа, понимала, что нервы его натянуты до предела. Голос Джеймса вернул ее в настоящее — глубокий, убедительный баритон, который, кажется, вот-вот дрогнет от смеха, но вместо этого начинает звучать еще увереннее и авторитетнее. Его тон сменился на сумрачный, в нем зазвучали интонации политика, принимающего на себя ответственность за ошибку, но тщательно следящего, чтобы не сказать лишнего, не проговориться о своей причастности.