Анатомия скандала - [50]

— Но вы по-прежнему испытывали сильные чувства? Вы сказали нам, что все еще любили мистера Уайтхауса?

— Да, конечно, я была подавлена и расстроена.

— Злились на него, да?

— Нет. — Ответ последовал слишком быстро, чтобы показаться убедительным. Односложное «нет» бывает очень выразительным — должно быть, в Оливии вспыхнул все еще тлеющий гнев.

— Неужели? Мужчина, которого вы любили, ни с того ни с сего с вами рвет, но при этом требует от вас профессионального отношения к обязанностям! Некоторая злость была бы вполне простительна.

— Я на него не злилась.

— Ну-ну. — Анджела недоверчиво махнула рукой. — Вернемся к интересующему нас дню. Вы сказали, что находились в коридоре перед залом комиссии, а мистер Уайтхаус был очень озабочен критической статьей в «Таймс», обвинявшей его в надменности?

— Да.

— И вы ответили ему… ага, вот эта фраза… «Надменность бывает неотразимо привлекательна». Что вы имели в виду?

— То, что я сказала. Что надменность может быть привлекательным качеством.

— Вы имели в виду, что находите мистера Уайтхауса неотразимо привлекательным?

— Наверное, да.

— Наверное?

Пауза, и затем:

— Да.

— А потом, как вы сказали, он открыл дверь из коридора на лестницу, вызвал лифт, нажал кнопку открывания дверей и пропустил вас в лифт первой? И вы вошли?

— Не помню.

— Как не помните? — насмешливо-недоверчиво переспросила Анджела, бросила взгляд на присяжных, подчеркивая очевидную ненадежность свидетельницы, и снова обратилась к Оливии: — Если мы обратимся к вашим показаниям, которые у меня тут есть, вы четко заявили: «Он вызвал лифт, и я вошла первой, а он следом».

— Тогда, видимо, так и было, — сказала Оливия.

— Значит, вы сказали мистеру Уайтхаусу, что находите его «неотразимо привлекательным», и вошли в лифт, дверцу которого он для вас открыл?

— Это была не моя идея. Дверь была открыта, и он просто пропустил меня вперед.

— Но вы не противились?

— Нет.

— И не спросили, зачем он это делает?

— Нет.

— Вам следовало находиться возле комнаты комиссии и быть на совещании меньше чем через четверть часа, однако вы не спросили, зачем мистер Уайтхаус это делает, и, не противясь, вошли в лифт?

После паузы Оливия нехотя ответила:

— Да.

Анджела свела брови, наморщив лоб, затем опустила глаза в свои записи, будто ища там правдоподобное объяснение. Она заговорила тише, и ее слова сочились недоверием и откровенным презрением:

— Как вам показалось, для чего он вызвал лифт?

— Не знаю.

— Да перестаньте. Вы же такая умная женщина. Вы говорите мужчине, с которым у вас была интрижка, что находите его неотразимо привлекательным, затем он вызывает лифт, и вы заходите первой, не задавая вопросов. — Пауза. — Он искал уединения с вами, не правда ли?

— Не знаю… Наверное, — согласилась Оливия.

— Наверное? Вам не было нужды входить в лифт вместе — совещание, на котором вы должны были присутствовать, проходило в комнате на том же этаже, верно?

— Да.

— А ваши офисы в другом здании?

— Да.

— По-моему, тот лифт ходит только до Нью-Пэлас-Ярд, откуда направо можно выйти к Порткаллис-Хаус, а налево — к Центральному лобби. Ни то ни другое не имело никакого отношения к вашему совещанию, не правда ли? К тому помещению, где вы должны были находиться?

— Да, все верно.

— Так о чем же вы думали, заходя в лифт?

Последовала долгая пауза — Анджела смотрела, как Оливия мучительно ищет благовидное объяснение. Адвокатесса напоминала кошку, играющую с мышью: на миг она отпускала свою жертву, подбрасывая в воздух, а потом снова запускала в нее когти.

Выпад был ядовитым, этого не отнять.

— Он повел вас туда, чтобы уединиться?

Последовало болезненное молчание — долгое и напряженное, — и шепот Оливии:

— Да.

— Итак, он пропускает вас в лифт, и там, в кабинке, вы целуетесь?

— Да.

— Полагаю, это был страстный поцелуй?

— Да.

— Французский поцелуй, с языком?

— Да.

— «Он начал трогать мое тело», — сказали вы. Значит, вы вошли в лифт с мужчиной, которому признались, что все еще любите его и находите «неотразимо привлекательным», и начали страстно целоваться?

— Да.

— Он взял вас за ягодицы?

— Да.

— И расстегнул блузку?

— Он ее рванул.

— Рывок предполагает некоторую силу. На блузке оторвались пуговицы?

— Нет.

— А повреждения ткани нашли?

— Нет.

— Значит, точнее будет сказать, что в порыве страсти он ее распахнул?

Лицо Оливии исказилось от усилий сохранить спокойствие при виде такого недоверия. Она пошла на компромисс:

— Он ее распахнул против моей воли.

— Понятно. — Анджела сделала короткую паузу, чтобы пропитать зал своим скепсисом. — Значит, он насильно распахнул вашу блузку и оставил вам то, что можно назвать любовным укусом, над левым соском?

— Он оставил мне синяк, мне было больно!

— Я хочу сразу сделать оговорку, что по своей природе такие укусы являются болезненными, и многие считают их проявлением страсти. — Анджела взглянула на присяжных, точно говоря: «А с кем не бывало?» — Но только в этот момент вы говорите… — Здесь адвокатесса снова посмотрела в свои записи, затягивая напряжение, готовясь перейти от возвышенного к вульгарному: — И лишь когда он страстно целовал ваши груди, вы сказали: «Нет! Не здесь», правильно?

Пауза и вновь неохотное: