Анатомия скандала - [35]

— А раньше он вам так помогал, поддерживал под локоток?

— Нет, он никогда до меня не дотрагивался. В офисе все держались официально.

— Он продолжал держать вас под локоть?

— Нет, он сразу опустил руку, как только я надела слетевшую туфлю.

— А потом? — продолжала я. Другая подвыпившая девушка поспешила бы уйти по своим делам, но здесь вышло иначе. Я не стала наводить разговор на эту тему: надо дождаться, пока ляжет на место следующий кусочек головоломки.

Оливия чуть улыбнулась и ответила дрогнувшим голосом:

— Он пригласил меня выпить.

Я повела беседу дальше. Вопрос — ответ, вопрос — ответ. Нужно держать ритм, не торопиться. Пусть беседа течет ровно и приятно, не обгоняя ручку судьи.

Мы подтвердили, что отношения начались и через неделю у них уже был секс. Глазки Оранжевой Физиономии стали как щелочки. Да, да, они занимались сексом, в этом и состоит суть разбирательства, перестаньте уже ханжествовать. Конечно, я ничем не выдаю свое раздражение. Я с безмятежным спокойствием перевожу взгляд с одного присяжного на другого, не задерживаясь. Я занята тем, чтобы разговорить свою главную свидетельницу, которая уже немного освоилась и держится свободнее. Голос у нее уже не такой тонкий и не срывается.

Я не хотела, чтобы она вдавалась в подробности их отношений — так она просто сдаст себя Анджеле, когда та будет спрашивать ее о прошлых сексуальных связях, которые, как заявляет обвинение, не имеют отношения к разбирательству. Мы произнесли стандартные фразы, смысл которых сводился к тому, что отношения имели место, и теперь пора было переходить к тому, что случилось в лифте.

Но Оливия воспротивилась, не пожелав оставаться в определенных мною границах и придерживаться фактов.

— Я не хотела, чтобы они заканчивались, — добавила она, когда я попросила ее подтвердить, что отношения закончились шестого октября. Ее голос упал почти до шепота, густая прядь закрыла лицо.

Не уточняя, почему, я приготовилась вести допрос дальше, но Оливия явно хотела, чтобы эту часть рассказа услышали все. Она вскинула голову — волосы скользнули по щеке. Глаза ее были мокрыми, но голос стал неожиданно звучным, и в зале прозвенело признание:

— Я не хотела, чтобы отношения заканчивались, потому что была влюблена в него.

Глава 14

Софи

25 апреля 2017 года

Софи дрожала всем телом. Едва она переступила порог своего дома, как ее затрясло. Тело предало ее, чего никогда не случалось на людях: колени постукивали друг о друга, перестав подчиняться, ставя под сомнение ее безупречный самоконтроль.

Желудок вывернуло наизнанку, едва она добежала до туалета на первом этаже, бросив сумку на пол. Ее содержимое раскатилось по плитке с эдвардианским узором — помада, кошелек, записная книжка, мобильный. Телефон не выдержал падения — по экрану аккуратной диагональю пробежала тонкая трещина, разошедшаяся внизу на крохотные осколки. Собирая вещи в сумку, Софи машинально провела пальцем по трещине — и вздрогнула от боли, порезавшись крохотным осколком.

Она заплакала, вздрагивая сгорбленными плечами, но подавила рыдания, направляясь к спальне, потому что Кристина, наверное, сейчас наверху в своей комнате, а Софи в этот момент не смогла бы вынести ее нежной, настойчивой поддержки. Помощница всегда была рада выказать сочувствие. Ее робкие карие глаза грозили переполниться слезами, когда по утрам она уводила детей в школу, и Софи хотелось накричать на нее, чтобы она собралась, чтобы вела себя сдержаннее при детях, как приходится делать ей, матери, как ей постоянно приходилось делать раньше. Где же эгоизм юной девушки, которого она вдоволь натерпелась от Ольги, предыдущей помощницы по хозяйству? Та постоянно ополовинивала «Бена и Джерри» — выгребала мороженое из стаканчика прямо в свой огромный разинутый рот и ставила почти пустую упаковку обратно в морозилку.

Кристина стала невольной свидетельницей разгорающегося гнусного скандала: она была в доме в тот поздний октябрьский вечер, когда все началось, она никуда не ушла в кошмарные первые выходные, когда дом осаждали папарацци, она даже, благослови ее Господь, открывала входную дверь и лгала ради Софи.

— Миссис Уайтхаус с детьми нет дома, — сказала она самому бесцеремонному из фотографов, болтавшемуся у забора, когда в понедельник Джеймс уехал в Вестминстер, а им устроили настоящую осаду в собственном доме. Софи с Эмили и Финном прятались в комнате Эм в глубине дома, а эта восемнадцатилетняя худышка с очаровательным французским акцентом, отступив от полученных инструкций («Просто скажи им, что нас нет дома, и закрой дверь вежливо, но решительно»), начала буквально умолять репортеров звенящим от негодования голосом:

— Пожа-а-луйста! Миссис Уайтхаус нет дома. Пожа-а-луйста! Нельзя ли оставить их в поко-о-е?

Сдерживая рыдания, Софи прислушалась.

— Кристина? — позвала она, подняв голову — комната помощницы была на втором этаже. Тишина. У Софи от невероятного облегчения заломило все тело: она в доме одна! Закрывшись в спальне, она прижалась к радиатору, ощущая спиной тепло, подтянула колени к груди и обхватила их руками, будто греясь в чьих-то объятиях, будто, как призналась себе Софи, сотрясаясь от пробегавшей по телу нервной дрожи (колени сами собой снова начали постукивать друг о друга), она вновь оказалась в материнской утробе.